Ничего не сказали в ответ ни Вонифатий Калашников, ни Потапыч, да и другие приказчики как воды в рот набрали. Понятное дело, сообразил Стенька, им беглого жаль. Беглые-то служить нанимаются — за деньгами не гонятся, а лишь бы в большом городе прижиться.
Но ярыжка уже услышал нужное ему имя — купца Родионова, подлинного владельца жерновов. Так что мнение калашниковских приказчиков о беглых его мало беспокоило.
Он поклонился в пояс Вонифатию и приказчикам.
— Бог вас за доброе дело наградит, а мне бежать надобно.
Потапыч шагнул вперед, удержал его.
— Ты коли того парня, Нечая, найдешь… — тут он несколько замялся. Вспомнил я его, парнище — зверь! Как он жернова на сани грузил — вот была потеха! Нам такие здоровенные молодцы надобны. Мы и в долгу не останемся. Что, Вонифатий Леонтьевич?
— А не останемся, — подтвердил тот. — Ты нам, Степан Иванович, только дай знать.
Стенька широко улыбнулся.
Конечно же, Нечаю лучше всего было оказаться при Калашниковых, а не возвращаться в свое, как бишь то сельцо звали?.. Подобно большинству москвичей, Стенька считал Москву не только наилучшим, но и единственным местом, где человеку можно достойно жить. Вот разве что кому душу спасать охота — так для того леса есть, поставь себе хижинку да и голодай, да и мерзни!
— А сговоримся, — пообещал ярыжка. — Обозные мужики, что ли, здоровые нужны?
— Да нет, Степа… — Потапыч несколько замялся. — Скажи уж ему сам, Вонифатий Леонтьевич.
— Съезжаю я с Москвы… — глядя в пол, сообщил молодой Калашников.
— Куда ж это?
— А в Соликамский уезд, где у брата варницы.
— Ах он аспид! — бессознательно вырвалось у Стеньки. И как же еще называть старшего братца, пусть двоюродного, который собрался упечь беззащитного младшенького в такую даль?!
Стенька совершенно себе не представлял, как человек может жить за пределами Москвы. И ладно бы разбойника, налетчика, вора из столицы выперли! Вонифатия-то за что?!.
— Что ж так сразу — аспид? — поняв Стенькино волнение, возразил Вониватий. — Я своей волей еду. Хочешь — вместе со мной собирайся!
— В Соликамский уезд? — Стенька помотал башкой. Он и в Калугу, где имел родню, пятый уж год собраться не мог.
— Чем тебе плох Соликамский уезд? Тут тебе всякий — начальник, а там один лишь я над тобой буду! — и, видя, что Стенька явственно не понимает положения дел, Вонифатий продолжал: — Да ты подумай сам, Степан Иванович, не до седых же мне волос тут братнее сукно мерить! Мне, слава те Господи, двадцать четвертый год пошел. Я брату поклонился и сказал: коли не приставишь меня к настоящему делу, поищу другого хозяина. И он мне ответил: у нас-де в Соликамске непорядки, управляющий, сдается, проворовался вконец. Коли хочешь, говорит, езжай! Возьмешь под себя все соляные варницы, а вора — взашей. Поживи, говорит, года два-три, там и поглядим. Пойдет дело на лад, построишь новые варницы, потянутся к тебе купцы, — тогда и в дело тебя возьму! Вот я и смотрю — кого с собой брать. Хочу со своими людьми приехать, чтобы сразу воров разогнать, а своих — на их место поставить. Жаль, Потапыч не может…
— Стар я, хвор, дороги — и той не перенесу, — приказчик вздохнул. Кабы лет десяточек скинуть — ей-Богу, поехал бы! А ты, Степа, подумай. Ты за порядком следить навычен, дадут тебе подручных, дом дадут, хозяйство заведешь. Разживешься! Может, и на Москву возвращаться не пожелаешь.
— Обдумать надобно, — с достоинством произнес Стенька.
— Так думай-то скорее! У нас обоз почти готов.
— По зимнику-то ехать весело, — заметил Вонифатий. — Двое саней под твое барахлишко дадим.
Стенька ужаснулся. Скорость решений у Вонифатия и Потапыча его ошеломила. Он и понимал рассудком, что молодой купец ищет простора, что и ему бы самому простор был не вреден, однако душа решительно воспротивилась. Съезжать с Москвы?.. С приказом расставаться?.. А что еще Наталья скажет? Да ее от Домны клещами не отдерешь! Стало быть — пора отсюда убираться…
— За помощь — благодарствую, а спешить надобно!
Он поклонился в пояс.
Узнать про купца Родионова на торгу было куда проще, чем про самозванца Рудакова. Стеньке и его лавки указали в торговых рядах, и склады в Гостином дворе. Родионов, видать, привез из Касимова не только жернова, но также юфть и сапожные заготовки, которые там тоже недорого можно было взять. Потому и отправился Стенька, как было велено, в сапожный ряд, и отыскал сидельца, и поклонился, и сказал «Бог в помощь!», и даже приценился к бабьим чеботкам.
— Добрый товар! — похвалил. — Мне так тот Перфилий и сказал — коли хочешь женку обуть, ступай к нам, в родионовские лавки, там недорого и без обману.
— А что за Перфилий?
— Да Рудаков, приказчиком у вас служит!
— Ах, этот? Тьфу! — сиделец и впрямь плюнул.
— А что такое?
— Уж думали — не избавимся! Господь нас от него спас — сам сбежал! Ты, молодец, с ним не дружись — на руку нечист, — предупредил сиделец.
— Ахти мне! — воскликнул Стенька. — А по виду и не скажешь!
— Ты-то как с ним сошелся?
— Кум у меня, Ивашка Шепоткин, так они вместе из Касимова ехали, — не вдаваясь в мелкие подробности, объяснил Стенька. — Я-то ведь его, Рудакова, и ищу. Ты уж прости — про чеботки я так спрашивал…
— На что он тебе? Денег, что ли, у кума взял, да не вернул?
— Сдается, что так. Кум-то ногу повредил, дома сидит, — Стенька искусно вплетал в правдивые слова необходимую ложь. — А тот Рудаков парня у него поселил, Нечая, и кормовых денег дать обещал, а сам носу не кажет! И парня девать некуда — на улицу среди зимы не выкинешь, а на Москве у него никого нет, Рудаков его из-под Касимова вывез!
— Рудаков парня из-под Касимова вывез?!. - изумился сиделец. — Да на кой ему? Сам голодной смертью помирал, когда к нам просился! Не то что в Касимов — в Енисейск ехать был готов!
— Так вот я и спрашиваю — как нам с тем парнем быть? Мы с кумом думали может, ему сам Родионов велел того парня куда-либо пристроить? Я, ты видишь, в Земском приказе служу, так прежде, чем шум подымать, решил по-доброму разведать…
— Тут, молодец, какое-то надувательство, — подумав, сказал сиделец. Твой Рудаков у меня прежде, чем сгинуть, полуполтину выманил! Коли я тебе его сыскать помогу — ты мне должишко взыскать поможешь, понял?
— А как же!
— Тогда ступай и завтра приходи. Может, кто из наших что-то знает.
С тем Стенька и убрался.
По дороге в приказ он старательно размышлял — на что человеку, берущему полуполтины в долг без отдачи, связываться с беглым парнем, более того сманивать его в бега? И ведь чем прельстил, сучий сын! Банями с дородными девками и деревянной грамотой! Что Нечаю в той грамоте-то?!. Он и буквы-то, поди, ни единой не знает!
В приказе Стеньку встретили яростно:
— Где тебя, дурака, носит? Женка твоя приходила! Беги скорее! Недалеко ушла!
Хлопнув себя по лбу, Стенька понесся через торг, высматривая статную Наталью…
— Куда поволок? — негромко спросил Озорной. — На что тебе?
— В прошлые разы ведь брали, — напомнил Данила, держа обеими руками кругло скроенную из грубого сукна и проолифленную, чтобы не промокала, епанчу. Накинутая поверх тулупа, она заменяла конному дом родной.
