дороги сбить, перепугать — тут я мастер… Ага! Вот она, змеиная зараза…
Пуля выскочила прямо вверх, и он ловко ее поймал.
Вошел Коська.
— Крещеная душа, у тебя тряпицы большой не будет? — спросил он Веру Федоровну. — Завернуть, растереть…
Она достала из кошелки полотенце, ахнула и полезла под стол, где в ящике лежал старый, Вовкин ровесник, уже драный, СВОЙ пододеяльник, принесенный на тряпки.
— Бери, заверни его, веди сюда, будем горячим отпаивать!
Когда Родриго, замотанный в пододеяльник и ставший более похожим на негра, чем настоящий камерунский житель, вошел, Уклейка бросилась к нему и стала хватать за руки.
— Ну, как, согрелся?
— Согреться-то согрелся. Хорошо, что вы догадались меня сюда притащить, а не на остров, под телебашню. Там бы точно сдох!
— Как ночью домой-то добираться будешь? — спросила Вера Федоровна. — А то — тут ночуй! Я тебе диванчик покажу, штору с окна снимешь, укроешься, но потом чтоб обратно повесил.
— Домой… Менты меня срисовали. Они теперь сделают фоторобот, — хмуро сказал Родриго. — Меня узнают. Не так много в городе негров, которые карате занимаются… Домахался…
— Куда же ты пойдешь? — растерялась Вера Федоровна. — Хочешь — у меня поживи!
— Так все равно же на улицу выходить придется…
— Такое вот дела, крещеная душа Вера Федоровна, — сказал Антип. — Не жизнь нам тут. Убираться надо… Ничего хорошего — соленая вода еще выше поднялась, жрать нечего…
— В Пресноводье! — решительно вставил Коська.
— Куда же, некрещеная душа Антип Батькович? — горестно спросила Вера Федоровна. — Где тебя ждут? Кому вы, водяные, нужны? Не в Канаду же?
Тем временем Янка перевязал Афоне ногу и тоже подсел к столу.
— А что, крещеная душа Вера Федоровна, люди только в Канаду убираются, или еще куда? — спросил он.
— Канада-то далеко. А я, были бы деньги, на родину бы поехала, в Псковскую область. Там бы домик купила, козочку завела…
Она уже выстраивала в мечте свою будущую жизнь без сына — его в домик с козочкой и калачом теперь не заманишь, у него — Танюха и Канада!
— Псковская область — это же к востоку? — поинтересовался Афоня.
— К востоку, больше ей быть негде, на западе-то — одна вода, — подтвердил Янка.
— Меня туда маленького возили, там дедова родня, — добавил Родриго. — Мы в лес ходили по чернику, а осенью там клюкву собирают. До туда километров четыреста будет…
— Так там что же? БО-ЛО-ТА?!? — грозным басом пророкотал Антип.
— Болота! Пресные! — завопил Афоня. — Коська, так вот же оно — твое Пресноводье!
— Никакое не Пресноводье — и туда соленая вода придет, — возразил упрямый Коська. — Пресноводье — под землей… наверно… На земле его уж точно нигде нет…
— А дуб? Дуб тоже под землей? — спросила Уклейка. — И златая цепь на дубе том?
Коська мучительно задумался.
— Надо же — еще где-то пресноводные болота уцелели! Совсем рядом! И реки! И озера с рыбкой! — вскрикивал Афоня. — Они — там! А мы — тут! Как дураки последние!
— Нишкни! — приказал ему Антип. — Тебе волю дай — ты и тут декларацию писать примешься.
— Тут-то зачем декларация? — удивился Афоня. — Собираться надо — да и перебираться!
— А затем, что там-то как раз мелиораторы живут! И до сих пор, поди, болота понемногу осушают!
Наступила тишина.
— Туда так просто не попадешь. Там же как раз граница проходит, — первым заговорил Родриго. — А мне виза нужна, я же — титульная нация, коренное население… по матери…
— Ты?!? — Вера Федоровна даже руками замахала на эту черномазую физиономию.
— Я…
— Надо же!..
— Подумаешь, мелиораторы… — глядя в пол, произнес Афоня. — Уживемся с мелиораторами… Была бы пресная водица, а места, поди, всем хватит…
— Значит, собираемся, — постановил Антип. — До границы, наверно, болотами дойти можно, а через нее как? Крещеные души, кто видел — как эта самая граница выглядит?
— Да никак она не выглядит! — Родриго даже развеселился. — Где лес — там просека и столбы, а где болото — я даже не знаю. На дорогах с одной стороны — пограничники, и с другой — пограничники, таможня, документы проверяют.
— Водяному документы не полагаются! — радостно сообщил Афоня. — И это — все? Стенки нет? Рва там, палисада?
— Кто ж тебе на болоте ров копать будет?! — возмутился такой радостной дурью Антип. — Уцелел, пулю из тебя добыли — ну и помалкивай! Сплыв! Декларация! Вот, крещеная душа Вера Федоровна, все и решилось. Прямо от тебя в путь и двинемся, только подкормимся чуток.
— Коли так — счастливого пути, Антип Батькович, — печально сказала Вера Федоровна. — И вы вот меня все покидаете…
Тут-то она и заплакала — понятное дело, от обиды на сына, но про сына никто не знал да и не узнал бы, ей было стыдно признаваться, что родное дитя ее бросило и навеки улетает в Канаду. Материнская гордость не дозволяла, чтобы чужие плохо про дитя говорили, хоть бы оно того сто раз заслужило, потому что дитя — СВОЕ.
— Да что ты, в самом деле, крещеная душа? — растерялся Антип. — Что ты сырость разводишь? А хочешь — давай с нами!
— А в самом деле, крещеная душа, чего тебе оставаться? — спросил Коська. — Все вместе и уйдем.
— Я по болотам не пройду, родненький, — ответила она.
— А мы тебе плотик собьем!
— И то. Собирайся, — приказал Антип.
Она вытерла слезы, подумала и решилась.
— Так я уж и собралась, некрещеная душа Антип Батькович! Вся я тут!
— А пожитки? — строго спросил водяной.
— Сколько тех пожитков!
И впрямь — из носильных вещей дома оставалась одна ненужная рвань, за эти годы Вера Федоровна совсем обносилась. А домашние вещи она вмиг и навсегда решила оставить сыну. Ему в Канаду лететь, билет дорого стоит, может, что и удастся продать?
— На озере я лодки видел, — сообщил Афоня. — Мы тебя на лодке повезем. а потом уж сколотим плот. И насчет имущества не волнуйся — кругом брошенные хутора, подплывем — и целое приданое тебе соберем!
— Так что же — прямо сейчас? — вдруг усомнившись, что все это происходит наяву, спросила Вера Федоровна.
— А чего ж! Запирай свой бассейн, кидай ключи в воду — и поплыли! Ему вот тоже оставаться нельзя — а все из-за нас… — Антип похлопал Родриго по плечу. — Ведь не миновать плот сколачивать — так не все ли равно, на одного или на двоих?
Родриго о таком способе эмиграции и не помышлял, открыл было рот — но прохладная ручка тотчас же пришлепнул губы, коготки чуть кольнули черную щеку. Таким образом Уклейка уберегла его от какой- нибудь умной глупости, способной рассердить батьку. Водяница, как умела, боролась за свою свадьбу и, кажется, почти победила.
— Разумно рассудили, — наконец подал голос Янка. — Ну что же, соседи, счастливого плавания!
— Разве не проводишь? — спросил Афоня.
