Кроме того, именно среди этих мастериц избранники подружек себе, говорят, заводили. Видно, чтобы далеко не бегать. И это для многих красавиц тоже становилось ступенечкой к благополучию.
Такую разнообразную ахинею плели в народе о мастерских. Ее-то и вспоминали граф с Жилло, когда на запятках тряслись. Жилло, когда разобрался, не очень-то эту авантюру одобрил, да еще съязвил — мол, ваше дело, сударь, молодое, пташечки-милашечки, увлечения-приключения, но я-то, старый дурак, чего за вами увязался? Мне, мол, уже на покой пора, жениться наконец на вами же предназначенной невесте, а не то что за молодыми девчонками подглядывать… Сказав это, вспомнил Жилло Лизу, и как она ловко в дверь шмыгнула, и как над ним нагнулась, когда мясо в миску накладывала, и белую шейку, и тупоносый башмачок из-под тяжелого подола. Девчонка… да… Вот кабы не шило…
Несется карета по притихшему Кульдигу, а Жилло, переговариваясь с графом, по сторонам поглядывает. Он же впервые в столичном городе. И соображает — въехали-то они с графом через северные ворота, а вот выезжают, как видно, через южные. Невдалеке от ворот — мост через речку Венту. Что Кульдиг на Венте стоит — это все знают. С моста виден холм с плоской вершиной, поросший кустарником, что немного ниже по течению, чем Кульдиг. И про него Жилло слыхал — это Городище. Раньше, леший знает когда, там деревянное укрепление было. Тогда, когда еще мушкетов с пистолетами и пушек не придумали, а орудовали боевыми топорами и впрягали боевых быков в боевые колесницы. А может, еще раньше…
Переехали речку Венту — и повернули к горе, на которой Коронный замок. Если снизу на него глядеть, да еще вечером, когда на закатном небе красиво силуэты башен рисуются, — сразу ясно, кто в здешних краях хозяин. Навис замок над всей долиной, и из его амбразур окрестности, вплоть до гавани, очень даже любезно простреливаются.
Единым духом поднялась карета по серпантинной дороге и влетела в замковый двор.
Одна из башен Коронного замка так и называлась Девичьей. Стояла она угловой — то есть, на ней смыкались под острым углом две стены с бойницами, и ход в нее был по галереям, которые шли изнутри вдоль этих стен. Там внизу была большая общая комната, где все девицы шили, вышивали и кружева плели. Туда же им и поесть с кухни приносили. Рядом — общая же спальня. И оттуда две особые лестницы еще выше ведут — в две совсем отдельные спаленки. Словом, берегут вышивальщиц, и про решетки на окнах тоже не забыли. Увидели их граф со слугой — переглянулись, а перемолвиться нельзя — карету уже стража окружила, дверцу распахивают, сопровождающим с запяток прыгать велят.
Ну вот, высадили лекаря, молодой граф со слугой сундучки похватали и за спиной у него быстренько встали. Графу — баловство, приключение, слуге тоже интересно стало. Толстый дядька с факелом лекаря по лестнице сопроводил, на открытую галерею вывел и к башне повел, гвардейцы с обнаженными шпагами сзади топают. Кабироль с каретой, понятно, во дворе остался.
Ну, не хуже все, чем в порядочной тюрьме — где слуге, кстати, доводилось побывать. До того, как к графу наняться, он по горам лазил и корешки целебные собирал, а растут они на такой высотище, что королевский замок, вроде этого, с той высоты не больше детской ладошки. Ну и нарушил чью-то там границу, да еще обвал случился — вот и спустился слуга совсем даже не в том королевстве, где рассчитывал…
Значит, вводят лекаря в общую комнату. Девицы, увидев, с мест повскакали. Одеты они… ну, не для выхода в свет, попросту одеты, да к тому же и камин пылает, дров для мастериц не жалеют, жарко девицам. Кто в чем, и гостей явно так быстро не ждали. Не у каждой и косыночка на груди запахнута. Многие в ночных чепчиках. А иные даже юбки сняли, на стульях развесили. Молодому графу со слугой уж было на что поглазеть! И черненькие, и беленькие, и рыженькие, и пышечки, и тоненькие, как тростиночки! На всякий вкус. Но только скривил слуге рожу молодой граф не таких замученных увидеть ожидал, по слухам-то они — одна другой краше, а на деле — видывали мы в нашем захолустье и получше!
И чувствует тут слуга взгляд…
Скашивает он глаза и видит вышивальщицу. Стоит она с платком в руке и глядит — может, на него, а может, и на молодого графа, но, поскольку девица красивая, слуге и приятно думать, что все-таки на него. Лекарь мимо девицы шествует, граф со слугой следом идут. Гвардейцы, естественно, и спереди, и сзади, причем на девиц уж и не смотрят — привыкли. Поравнялся Жилло с девицей — тут платочек недошитый у нее из рук выскальзывает и на пол падает. Жилло бы нагнулся поднять, да обе руки сундуком заняты. А девица быстренько опускается на одно колено, но не сразу свой платок берет, а снизу вверх смотрит, и тут уж слуге ясно, что именно на него глядит.
Шаль у нее легкая на голову накинута и концы по груди крест-накрест, а из-под шали — коса! Ну, такую косу Жилло и на картинках не видывал. В руку толщиной и на полу змеиным хвостом легла. Девица шаль свою, впопыхах накинутую, белой ручкой придерживает, другой вроде за платком тянется, а сама глядит серыми глазищами из-под тонких бровей вразлет. Ну, соколица, думает Жилло, соколица сероглазая взлетать собралась!
Но господина лекаря ведут по лестнице наверх, граф молодой — за ним, и слуге тоже отставать не приходится, потому что иначе гвардеец со шпагой его подгонять вздумает. Так и прошел слуга мимо коленопреклоненной девицы.
Привели их в одну из тех потаенных спаленок. Одна такая комнатушка на трех-четырех девиц, да и то, как слуга заметил, не совсем чтоб на вышивальщиц. Больная-то, к которой лекаря вызвали, точно вышивальщицей была, но те две зверообразные старушенции, что вместе с ней обитали, вряд ли когда тонкую иголку в лапищах своих держали. Одно звание, что слабый и прекрасный пол. Если такой зверюге позволить бороду с усами отрастить — в точности тюремный стражник, даже голос менять не придется.
— Добрый вечер, милая девица! — галантно начинает лекарь. — Что же это такое с тобой приключилось?
Лекарь к ней — со всей душой, а девица отворачивается. И молчит.
Пожалел ее Жилло — совсем она молоденькая, бледненькая, волосы прозрачные какие-то, выбились из-под серого чепца на лоб двумя прядками. Но ротик маленький и упрямый. И глаза сердитые. На лице залегли глубокие тени — то ли от болезни, а то ли от канделябра, в котором горят четыре толстенные сальные свечи, другого же света в спаленке нет.
Сказать правду, так молчала она битый час на все вопросы и даже на приказы. А по лицу видно — плохо девушке. Оказалось, второй день не ест, не пьет, ни слова не говорит. Переглянулись лекарь с молодым графом ощупывать надо. Лекарь одеяло потянул — она не дает. Дурацкая картина, особенно потому, что гвардейцы сурово таращатся. Без гвардейцев, может, что и вышло бы.
Попросил лекарь гвардейцев убраться на четверть часика — те только башками помотали. Нет, и все тебе.
— Я так лечить отказываюсь, — заявил тогда лекарь. — Слуги, берите сундучки со снадобьями и за мной!
Встал он с края постели, где примостился, но тут в грудь ему клинок уперся.
— Тебя сюда лечить привели, а не норов показывать! — сказал гвардеец, который покрепче и поглавнее. — Ишь, умный выискался! Думает, раз лекарства наизусть зазубрил, то и норов показывать может! А у нас все равны, что лекарь, что дерьмовоз! Лечи, мерзавец.
Опять граф со слугой переглянулись. И понял слуга, что напрасно они сюда за лекарем увязались. Красавиц-то хваленых увидели, но и неприятности, того гляди, начнутся основательные.
Лекарь, видно, опять струхнул, даром что с виду — крепостная башня. Впрочем, и винить его грешно — это граф со слугой в захолустье жили и горя не знали, а он тут лет уж тридцать, знает, чего бояться…
— Вы, братцы равноправные гвардейцы, языки-то придержали бы, — сказал лекарь и клинок от груди отвел. — Я не потому лечить отказываюсь, что у меня норов, а потому, что против этой хворобы другие лекарства нужны. Видите, сопротивляется девица лечению? Испортили ее, вот что! Порчу на нее кто-то напустил! А ну, ведите меня к начальнику караульной службы! Пусть разберется, кто из посторонних здесь дня этак за два побывал!
— Испортили? Так это свои и испортили! — рявкнул гвардеец. — Девчонка первая вышивальщица, позавидовала какая-то дура! Стой где стоишь! А ты, Никлас, бегом за капралом! Обыск у девчонок делать надо! Давно пора! Я знаю, как они порчу напускают, моей сестре как-то напустили! Это и пояса с
