– Да нет же, как раз наоборот! – зашептал баварец. – Я его спрятать хочу! В самом что ни на есть надежном месте!
Тут Адель резко высвободила руку.
– Да вы, сударь, помешались!
– Выслушайте, – строго сказал господин Бауман. – Если я оставлю все как есть, то с рассветом начнется настоящая облава. И всех вас пристрелят. А если вы сейчас приведете меня к поручику Орловскому, то я по крайней мере его спасу.
– Почему я должна вам верить? – сердито спросила Адель. – Вы меня уже однажды обманули!
– Я? Вас?
– Вы обещали оставить мне записку… я поверила!.. – обиженно воскликнула она. – Я приехала за этой запиской!..
– Красавица моя! – господин Бауман даже руками всплеснул. – Да я к вашим услугам когда угодно и в любом количестве! Но давайте сперва поручика Орловского спасем! Я же ради него всю ночь тут околачиваюсь!
– Какой вам резон спасать поручика? – сердито спросила Адель.
– Есть резон! – отчаянно-умоляющим голосом прямо-таки взвыл баварец.
И наступило молчание.
– Он не знает никаких военных тайн, он не генерал, а выкуп за пленных брали пятьсот лет назад… – Адель сама себе перечисляла причины, по которым гусар вдруг привлек внимание баварца, а небо между тем все светлело и светлело.
– Черт с вами! – сказала вдруг она. – Все равно другого выхода у него нет…
– Есть, – хладнокровно возразил господин Бауман. – Добровольно сдаться в плен черным уланам. И я не хуже вас знаю, что произойдет. Ему будет стыдно признаться, что он просто растяпа, и когда его назовут лазутчиком – он не станет возражать. За что и будет расстрелян.
Адель лишь вздохнула.
– Давайте сперва выведем его из-под огня, – уже более мягко предложил баварец, – а потом вы подумаете на досуге, нужен ли вам растяпа, моя красавица, и не разумнее ли предпочесть солидного человека… который, между прочим, смотрит дальше собственного носа, пусть и не такого великолепного…
Нос у баварца был обыкновенный – картошкой.
– Поехали, – Адель послала кобылку вперед. – Вы пользуетесь доверием беззащитной женщины…
В руке у нее все еще был заряженный пистолет.
На опушке маркитантка пропустила баварца вперед, чтобы его приятели, терпеливо ждавшие, пока он впотьмах отыщет заветный дуб, не слишком удивились. Он выехал на дорогу, сказал им всего три-четыре словца шепотом, помахал Адели рукой – и вот без лишних разговоров образовался еще один конный отряд, и тоже из четырех всадников.
Адель повела его туда, где Ешка и Мач охраняли придремавшего гусара.
Сперва господин Бауман не сообразил, в чем дело. Он обратился к Сергею Петровичу с достоинством и любезностью. И получил в ответ несуразное бормотание. Спутники баварца весело переглянулись.
– Что прикажете делать, моя красавица? – сердито обратился господин Бауман к Адели. – Похоже, это еще один аргумент в мою пользу!
Адель была до того зла на красавца гусара, что ехидство баварца лишь подлило масла в огонь.
– Что собирались – то и делайте! – отрубила она. – Насколько я помню, вы хотели спасти не столько его бессмертную душу, сколько грешное тело. Ну вот и берите это тело! Мач, не надо его загораживать. Отойди!
Мач не загораживал, а придерживал в седле Сергея Петровича, но спорить с возмущенной маркитанткой не стал. Он отъехал – и гусар, утратив равновесие, сполз с коня, улегся у копыт, свернулся клубочком, а физиономия у него сделалась совсем блаженная.
– Прошу! – Адель сделала царственнный жест в сторону тела, а сама отъехала поближе к Ешке. Тот лишь посмеивался, глядя на позор соперника.
– Поздравляю с удачным приобретением! – добавила маркитантка, глядя, как господин Бауман, спешившись, пытается растрясти гусара.
– Слезай-ка и ты, Герман, – попросил баварец одного из спутников. – Я один не управлюсь. – Да не упирайтесь вы, сударь!
Это уже относилось к Сергею Петровичу, с которого господин Бауман пытался снять ментик. Герман отдал поводья товарищу, соскочил с коня, присел на корточки и распутал ментишкетные шнуры. Упал на траву и узел, который заговорщики зачем-то везли с собой. Герман торопливо развязал его.
– Да скорее же! – командовал господин Бауман, отбрасывая гусарский мундир за спину не глядя. – Кивер, доломан, ментик – долой! Вот это накиньте…
И он помог разоблаченному гусару заправить руки в какие-то суконные рукава, сверху накинул же плащ.
Ешка спешился и подхватил гусарское убранство.
– Спрячьте это! – велел баварец.
– Да куда вы меня тащите? Что вы такое задумали? – бормотал Сергей Петрович. – Я вам в плен сдаваться не намерен!
Но его уже поставили на ноги, уже подхватили подмышки, уже подняли, раздвинули ему ноги, перекинули левую через седельную луку. Он уже сидел на Аржане, завернутый в плащ, а на голову ему нахлобучили треуголку с галуном, да так, что торчал лишь самый кончик великолепного носа.
– Красавица моя! – обратился тогда господин Бауман к Адели. – Вы и сами не знаете, какое доброе дело сотворили, выдав нам это тело! А теперь, раз уж мы заодно, доведите благодеяние до конца.
Просьбой эти слова и не пахли.
– Я слушаю вас, сударь, – серьезно отвечала Адель.
– Мы отвезем поручика Орловского к одному здешнему барону, с которым я, кажется, неплохо поладил, и укроем, пока за ним не приедет лицо более ответственное, чем ваш покорный слуга, – витиевато выразился баварец. – А вам я предложил бы сопровождать нас до усадьбы… полагаю, что там и вы окажетесь в относительной безопасности…
Он сделал паузу.
– А заодно и присмотрите, чтобы из ворот не выехал ни один подозрительный посланец.
И это тоже был приказ.
Маркитантка счастливо улыбнулась. Наконец хоть кто-то взял на себя ответственность за опасную ситуацию.
– Слушаюсь, сударь! – весело сказала она.
– Поедете за нами следом.
– Ладно.
Господин фон Бауман и Герман с двух сторон подперли Сергея Петровича, третий их спутник выехал вперед. Адель, Ешка и Мач подождали малость и двинулись следом – впрочем, крайне осторожно.
Они видели, как навстречу господину Бауману вылетели черные уланы, как их командир вступил с баварцем в какие-то краткие переговоры, как безнадежно махнул рукой и увел улан куда-то вдаль…
Мач плохо понимал, что происходит. Была опасность – сперва отбил смертельный удар Сергей Петрович, потом выручила Адель. Опять возникла опасность – маркитантка привела каких-то странных спасителей в длинных плащах. Парень только видел, что его куда-то тащат, то командуют «Вперед!», то отчаянно шепчут «Назад!..» И во всей этой суете было уж как-то не до свободы.
Если бы он был хоть чуточку повзрослее, то и сам бы додумался, что на войне свободы не бывает. В схватке не на жизнь, а на смерть, она, собственно, ни к чему. Важнее, чтобы тот, с кем ты стоишь спиной к спине, орудуя окровавленным клинком, стоял так до конца. А если и он вообразит себя абсолютно свободным – то может вдруг махнуть рукой, сунуть саблю в ножны и сказать ленивым голосом: «Надоело это все, ну, я пошел…»
Но парню не было и девятнадцати.
Его мир был пока что невелик. Он знал лишь, что дома, под баронской властью, – плохо, а в свободной
