– Я по делу, ты только не удивляйся… – вид у Гунара был какой-то изумленный. – Меня Лига прислала. За кулинарной книгой… Ты же собираешь кулинарные книги?.. Со старыми рецептами? Ты же ей про них говорила? Ну вот, она меня и прислала…
– А зачем ей в такое время суток кулинарная книга?
– Она хочет печь хлеб.
– Ночью?
– Ночью…
– А она… она – не того?
Я покрутила не то чтоб пальцем, скорее всей кистью, и не то чтоб у виска, скорее у щеки. Это означало не то чтоб безумие, но близкое к нему состояние.
– Похоже на то. Истерика… – отвечал Гунар. И замолчал основательно.
Ладно – я пошла на кухню, где имелась целая полка кулинарной литературы. Он поплелся следом.
– Извини, пожалуйста, – сказал он. – Я только возьму книгу – и сразу же ухожу. Никакого чая.
– Без чая не отпущу.
– Мне только книгу… Квашню я у тетки Милды взял, она дала на два дня, как положено, со старой закваской…
– Что стряслось? – решительно спросила я. – Давай, выкладывай! Ведь что-то стряслось!
Он отвернулся к стенке.
Такое уже было недавно – когда у него сперли в троллейбусе драгоценный никоновский объектив прямо из сундука. Редко мне доводилось видеть плачущего мужика – и не хотела бы я еще хоть раз в жизни смотреть на такое!
– С детьми все в порядке?
– В порядке…
– Так чего же она?..
– Ты же знаешь, я в долги влез…
– Она пронюхала?
Он покивал головой, когда-то – кудрявой, теперь волосы поблекли, поредели, и вообще не так уж много осталось от его прежнего блеска… примерно столько же, сколько от стройного глазастого мальчика, читавшего по-английски сонеты Шекспира, – в заматеревшем Славке… И мне зеркало тоже не льстило.
Нетрудно было догадаться – Лига закатила скандал. Четверо малышей, да пятый в животе, а глава семейства позволяет украсть у себя объектив. И до чего же она могла додуматься в ходе скандала? До резкого сокращения расходов?
– Если бы я мог уйти… – пробормотал Гунар. – Если бы можно было взять и уйти… Сил больше нет…
Я уже читала в каком-то конкурирующем издании, что многие старики наловчились сами печь хлеб в газовых духовках по старым рецептам. Вроде получается куда дешевле и даже вкуснее. Очевидно, и тетка Милда тем же развлекается! Им легче – у них есть на эту возню время! Куча времени. Воз времени. Умнее сидеть у духовки, чем торчать целый день на рынке, распялив руки с гирляндами колготок. Заработать за день двадцать сантимов или сэкономить их же на хлебе – так на так и выходит.
Неужели у Гунара счет пошел на сантимы?
– Чайник… – сказала я Ингусу. – И лети куда хочешь, воруй у кого хочешь, только чтоб через десять минут здесь была полная сумка продовольствия!
Впервые я попросила его что-нибудь принести. И этическая сторона дела была мне совершенно безразлична.
Ингус качнулся в воздухе, что выглядело согласным кивком, и просочился сквозь оконное стекло.
– Что это? – спросил Гунар.
– Свет от фар, – ответила я. – Ступай в комнату, без чая я тебя не отпущу. Держи! Сам смотри – где есть хлебные рецепты, а где их нет.
С десятком книг он поплелся в комнату. Я убедилась, что Ингус зажег горелку под чайником, и достала из хлебницы батон. Без бутербродов я это горюшко тоже не отпущу…
Плохо. Очень все плохо. Наследство от старушки и подарочек от самоубийцы… Ничего себе вечерочек…
Таро залаял на Гунара. Очевидно, кошачий дух учуял. Дома у Гунара с Лигой кошки не переводились.
Я, оставив бутерброды, поспешила в комнату.
Но палевый пес кинулся, оказывается, к Гунару, как к лучшему другу. И Славка, выкарабкавшись из глубокого кресла, уже протягивал ему руку с большим достоинством. Держался он так же прямо, как всякий мужчина, старающийся скрыть опьянение.
Мужчины смотрели в глаза друг другу – один, уже трепанный жизнью, уже загнанный ею в угол, не имеющий права отступать, и другой, впервые толком осознавший, какая мерзость творится вокруг.
И один был моим другом, а другой пришел ко мне за спасением… как будто я могла помочь!..
На кухне что-то грохнуло об пол. Грохнуло увесисто, со звяком. Видно, Ингус набил сумку консервами.
А за окном раздался ровный гул. Не самолетный, нет! Я узнала этот гул. Я знала, кто раскатисто плывет над облаками, ища себе местечко в этом замусоренном мире. И ведь уйдет за рубеж, поминай как звали, оставив нам только грязную трясину с битыми бутылками, ржавыми жестянками и дохлыми лягушками!
Звать его – опасно. Я-то знаю, что бывает, если позвать по имени перелетное озеро. Где услышит свое имя – там и плюхнется на землю, подминая все живое и неживое. А не позвать – еще того хуже.
Но если не по имени?
Я открыла окно.
– Сюда, дедушка! Ко мне! – крикнула я. – Помнишь, кому ты ведерко с рыбой отдал? Сюда скорее! Ингус, лети, веди его сюда!
Огненный шар вырвался из кухонного окна и взмыл в небо.
– Ни фига себе! – воскликнул Славка. Гунар вытаращился на меня, как на привидение.
А я чувствовала, что только сейчас, в эту ночь, и могу создать новую магию! И безмерно желала этого. Желание вспыхнуло во мне мучительно, всякая минута промедления уже была минутой боли! Раньше так рождались песни…
В небе загрохотало. И сразу же стихло.
Славка, Гунар и Таро смотрели в окно, решительно ничего не понимая.
Мощный кулак ударил в дверь. Она распахнулась.
На пороге стоял сивый дед в неизменной своей ушанке. Он правой рукой придерживал перекинутый через плечо тощий узелок, в левой держал помятое ведерко. Но лицо его, совсем недавно жалобное, сейчас было грозным.
– Все равно уйду, – негромко сказал он. – Попрощаюсь с вами – и уйду. Не задержите… Я и сам хотел попрощаться. Вот – водички принес, у вас такой нет и не бывало. Остался у меня на дне один свежий ключик… Пейте водичку, меня вспоминайте…
С его ног соскальзывала, свиваясь на полу в клубок, огненная змейка.
– Задержу! – не менее сурово заявила я. – Никуда я тебя не отпущу. Заходи, садись. Ужином кормить буду. Всех!
Высунулся Таро и отчаянно залаял на странного пришельца.
– Полы испачкаю, – сердито сказал дед. – А собаку утоплю. Надоело мне тут. Я местечко себе, кажись, присмотрел…
Острое желание сжигало меня, прямо-таки выжигало изнутри, дрожь пробегала волнами – я знала раньше предвкушение песни, теперь узнала предвкушение магии!
– Куш, Таро! – приказала я. – Нечего тебе, дедушка, ночью по небу шастать. Тут аэродром поблизости, чего доброго, с самолетом столкнешься, с «Боингом». И его погубишь, и самому не поздоровится. Заходи. А полы мы общими усилиями помоем.
– Чего тебе от меня нужно? – подумав, спросил дед. – Ничего у меня больше нет. Рыбку мою чуть не потравили, сама знаешь, берега испоганили… Рухну я на этот город, вот что, пропади он пропадом…
