– Я владею человеческой речью, о гуль, – раздалось у него в ушах, и Хайсагур мог бы поклясться, что голос возник где-то посередине между ними и чуть повыше горла. – На меня не наведены чары, но я не могу покинуть это тело.
– Никто и не просит тебя покидать его, о друг Аллаха, – успокоил обитателя лошадиного тела Хайсагур, приподнимаясь и садясь у его ног. – Впрочем, может быть, ты не веруешь в Аллаха? Скажи, чтобы я остерегся поминать его имя.
– Меня зовут Маймун ибн Дамдам! – высокомерно прозвучал голос. – И я, как всем известно, из подданных Синего царя!
Конь красиво вскинул голову и ударил копытом оземь. Очевидно, иначе проявить свою гордость его обитатель не мог.
– А что это значит, о Маймун ибн Дамдам? – осторожно спросил Хайсагур, припоминая, что уже наталкивался в чьей-то памяти на это имя. – Я ведь не знаю ваших царей.
– Это значит, что я – из правоверных джиннов, о гуль. А из каких гулей происходишь ты?
– Я из рода горных гулей, о Маймун ибн Дамдам, – сказал Хайсагур. – И я унаследовал кое-какие их особенности, которые передаются через три, а то и через четыре поколения. Мой отец – гуль, а мать – из арабского племени Бену Асад Шануа. Мое имя – Хайсагур.
Конь опустил голову, как бы снова погружаясь в размышление.
– Вы, гули, не знаете разницы между добром и злом, – заявил он. – К тому же, я помню тебя. Это ты вломился во двор караван-сарая, о Хайсагур, и это я тебя учуял! Надо быть бесноватым, чтобы полезть за добычей в караван-сарай!
– Я искал не добычи, о Маймун ибн Дамдам, я хотел понять, почему тот караван возглавляли женщины и куда они вели его.
– Что за дело тебе до тех женщин? – осведомился джинн в облике коня.
– Я спас одну из них от большой беды – и опасался, что ремесло этой женщины – отыскивать на свою голову всевозможные бедствия.
– О которой из двух ты говоришь?
– О той, у кого на щеке синие знаки, означающие название звезды аль-Гуль, и я видел, как ей нанесли эти знаки.
– Ты спас ее, о друг Аллаха? – торопливо спросил Маймун ибн Дамдам. – Ради Аллаха, расскажи, как это было!
– Я вывел ее из крепости горных гулей и провел через пустыню до того места, где, как я знал, был колодец, и ходили слухи, что в нем живут джинны.
– Так это ты направил ее к моим братьям из рода Раджмуса? Так это через тебя пришли мое освобождение и вызволение?
Конь вскинулся на дыбы, замолотив копытами по воздуху. Очевидно, Маймун ибн Дамдам уже полностью приспособился выражать чувства на конский лад.
– О Маймун ибн Дамдам, прекрати бесноваться, ибо у нас нет на это времени! – призвал его к порядку Хайсагур. – Я непременно должен попасть к отряду Джейран и передать шейху Хашиму ее слова, иначе нам ее не вызволить. А ведь она и ее люди – в опасности! На них поставили ловушку – и они туда исправно угодили!
– Садись мне на спину, о благородный гуль! – решительно предложил джинн. – Если ты действительно хочешь помочь моей госпоже Джейран – я отнесу тебя. Ведь я лишь потому пришел сюда, что беспокоюсь за нее, клянусь Аллахом!
– А знаешь ли ты, о Маймун ибн Дамдам, что все горные склоны так и кишат лучниками? – осведомился гуль. – Как только они увидят, что в сторону осаждающих несется всадник, то в мою спину и бока непременно вопьется десяток отравленных стрел! Мы поступим иначе – мое тело останется здесь, а дух войдет в твою плоть и поведет ее…
– А куда же денусь я сам?! – возмутился джинн. – Я вижу, ты решил, что я попросту превратился в коня! А это не так! Если бы я всего лишь превратился в него – как ты полагаешь, разве я бродил бы у подножия этих скал? Да я немедленно изменил бы свой облик, и взлетел бы ввысь, и закричал криком, от которого улетают души, и поднял этот проклятый замок, и перевернул его вверх дном, и вытряс оттуда всех его обитателей!
– Потише, потише, о Маймун ибн Дамдам! – попытался урезонить его гуль, потому что конь, ставший обиталищем джинна, мотнул головой, и перекинул через нее вперед свой повод, лежавший на луке седла, и подпрыгнул, и, будучи в воздухе, ударил в сторону задними ногами, и опустился, и повалился набок, и его передние копыта едва не задели по лицу Хайсагура, который от неожиданности не догадался выпустить из рук этот самый повод. А пока он все это вытворял, в ушах гуля звучали его слова.
Хайсагур бросился всем своим тяжелым телом на конскую голову, и прижал ее к земле, и лежал на ней, пока Маймун ибн Дамдам, безуспешно попытавшись достать его зубами, не опомнился.
Хайсагур лежал на его голове и шее молча.
– Ради Аллаха, отпусти меня, – несколько угомонившись, сказал Маймун ибн Дамдам. – Пойми сам, каково творению Аллаха, изначально наделенному силой, ощущать ее отсутствие!
– Я отпустил тебя, – проворчал Хайсагур, откатываясь в сторону, чтобы конь мог встать. – Но если ты вытворишь еще что-нибудь, то лучники поймут, что с тобой дело нечисто, и начнут приглядываться, и обнаружат меня.
Джинн промолчал.
– А какой для тебя прок в том, что твой дух в моем теле окажется в лагере осаждающих, в то время как твое собственное тело будет лежать здесь беззащитным, о Хайсагур? – осведомился он наконец.
– Я выйду из твоего тела и войду в человеческое, а там уж я смогу что-то предпринять, о Маймун ибн Дамдам, и твоя помощь мне потребуется всего лишь на час или два – пока я не найду кого-нибудь из людей Джейран.
– Ты имеешь в виду этих свирепых мальчиков, которые верят срамно сказать в кого? – конь вздохнул. – И зачем только Аллаху потребовалось, чтобы мой безумный дядюшка отнес ее к озерным арабам и чтобы она их возглавила? Ты не поверишь, о Хайсагур, но они собрались под ее водительством завоевать все земли правоверных, в то время как их число едва достигает трех десятков! А сами они даже не знают грамоты!
– Джейран ее тоже не знает.
– А потом, когда ты вернешься в свое тело, как ты станешь отсюда выбираться, о друг Аллаха?
Хайсагур пожал плечами.
– Скорее всего, я пойду в Пестрый замок, чтобы выйти оттуда вместе с Джейран и ее людьми, – сказал он. – Впрочем, пусть будет, как решит Аллах.
– А как именно ты входишь в чужую плоть? Это не болезненно для той плоти?
– Пока никто не жаловался, – усмехнулся гуль. – А Аллах лучше знает. Если ты действительно пришел сюда, чтобы помочь Джейран, то давай попытаемся.
– Во имя Аллаха… – неуверенно произнес джинн. – Воистину, каждое дело нужно начинать с имени Аллаха, даже если дело непотребное… Надо будет потом спросить у имамов и факихов, не грех ли это – впускать чужой дух в свою плоть.
– Я никогда об этом не задумывался, – сказал Хайсагур и за повод притянул к себе конскую морду. Конь задрожал, но не шелохнулся.
И Хайсагур вошел в его плоть, и в полной мере ощутил себя конем, и постучал оземь сперва одним, потом другим передним копытом, и приподнял поочередно обе задние ноги.
Тело слушалось.
– Привет, простор и уют тебе! – вдруг услышал он, но на сей раз голос Маймуна ибн Дамдама звучал не в голове между ушами, а скорее в животе. – Как ты расположился здесь и не терпишь ли в чем нужды?
Хайсагур хотел было ответить, что копыта для него куда приятнее кожаных туфель, сапог и даже сандалий, но с изумлением услышал конское ржание.
Он утратил, вселившись в тело аль-Яхмума, дар речи и ничего не приобрел взамен.
– Ради Аллаха, отзовись, о гуль! – забеспокоился Маймун ибн Дамдам. – Ты воистину в конском теле
