ведь – другая, ты – Шайтан-звезда, а дело звезд – давать свет, а не просить и получать его.
– Именно этого я и хочу! Я хочу дать счастье своему мужу и детям! – не унималась Джейран. – Я хочу стоять у очага со сковородкой, и чтобы дети держались за мой подол, выпрашивая горячую лепешку! А не водить на приступ молодцов, да еще под знаменем врагов Аллаха!
– Ты не поняла меня, но ты поймешь, когда вместо сковородки увидишь в своих руках ключи от царской сокровищницы. Тогда ты задумаешься о тех, кто требует от жизни скатерти, уставленной кушаньями сорока названий, и о тех, у кого руки коротки даже для простой лепешки.
– Ты хочешь сказать, что, выйдя замуж за аль-Асвада, я непременно должна раздать милостыню? – догадалась Джейран. – Да, разумеется, пост и милостыня для меня обязательны, и паломничество также – я обещала все это, когда Аллах спас меня от верной смерти…
– Нет, я хотел сказать совсем другое. И ты непременно поймешь это. И ты дашь счастье мужу и детям, клянусь Аллахом! Только это получится не так, как ты сейчас замышляешь, – старый фалясиф сунул руку за пазуху но, подумав, достал ее оттуда пустой.
– Во всяком случае, нам всем бы этого хотелось, – загадочно добавил Маймун ибн Дамдам.
– Будь моя воля – я схватил бы ее подмышку и… – не закончив, ифрит безнадежно махнул рукой.
– Погадай мне, о шейх, – поразмыслив над словами сотрапезников и не найдя в них успокоения для души, попросила Джейран. – Если у тебя нет золотой доски, мы рассыпем песок на обыкновенной!
– Даже все пески пустыни не предскажут сейчас твоего будущего. Но близится утро, – заметил Гураб Ятрибский. – Нам время расставаться, о друзья мои. И боюсь, что это будет прощание навеки.
– Может быть, ты все-таки попросишь разрушить построенный город? – спросил Грохочущий Гром.
– Или построить разрушенный город? – добавил Маймун ибн Дамдам.
– Нет, все это не имеет цены, о любимые, – отвечал Гураб Ятрибский. – Меня ждут тридцать мальчиков, подобных тем, кто не отличает горького от кислого и четверга от субботы. Они нуждаются во мне, а я – я нуждаюсь в них, ибо тот город, который один из вас мечтает разрушить, а другой – построить, не есть города домов и улиц, мечетей и базаров. И твое разрушение, о Грохочущий Гром, имеет высокий смысл – ведь то, что в городах известно, как справедливость, не что иное, как сама несправедливость и зло, достигшие предела, так что они нуждаются в разрушителе. И твое созидание, о Маймун ибн Дамдам, имеет не меньший смысл. Ведь сказал фалясиф Абу-Наср: «Должен возникнуть другой град, не такой, как эти города. В нем и подобных ему будет существовать истинная справедливость, и только истинное добро. Владычество в нем принадлежит философам».
Джинн и ифрит переглянулись.
– А ты, о Джейран, все еще хочешь стать женой аль-Асвада? – спросил Гураб Ятрибский. – Это – твое окончательное решение? И Маймун ибн Дамдам должен немедленно отнести тебя к нему? Или же ты готова еще поразмыслить?
Эти неожиданные вопросы изумили девушку – к ужасу своему, она обнаружила, что охотнее посидела бы еще у костра, пусть даже слушая непонятные речи, чем отправилась к своему высокородному жениху.
– Аль-Асвад принадлежит мне, а я – ему, ибо мы дали слово! – ответила она с достоинством.
– О ущербные разумом… – проворчал Грохочущий Гром. – Как же внушить ей?..
– Хотите ли вы услышать на прощание притчу? – осведомился фалясиф, перебивая его.
– Ради Аллаха, окажи нам эту милость! – воскликнул джинн.
– Она долгая, эта притча о трех учениках, которые провинились перед своим наставником, и он прогнал их, и не велел возвращаться, пока каждый не встретит племени дураков и не наставит их на разум. Где странствовали первые двое, я расскажу в другой раз и кому-нибудь другому. А третий из учеников шел, пока не встретил большой караван. Этот караван торопливо двигался на запад, и в то время, когда разумный каравановожатый уже отдает приказ останавливаться, разъвьючивать животных и ставить палатки, он еще торопился вперед. Ученик спросил людей, куда они так спешат и не гонятся ли за ними разбойники. «Мы спешим вслед за солнцем, – ответили ему. – Вот уже много лет оно ускользает от нас, и оставляет нас во тьме, и мы бредем наугад, пока усталость не одолеет нас и сон не овладеет нами. И мы падаем, и спим, а когда мы просыпаемся – оно уже в небе, и мы опять устремляемся за ним. Не задерживай нас, о человек, ты видишь – оно удаляется все быстрее!»
– Вот уж воистину поразительная глупость! – вставил ифрит, когда Гураб Ятрибский замолчал, переводя дух.
– Теперь ты видишь, о Грохочущий Гром, что ученик выполнил задание наставника и действительно отыскал племя дураков? – спросил старый фалясиф. – Но слушайте, что было дальше. «Вы хотите поскорее вновь встретить солнце? – спросил ученик. – Тогда вы идете неверным путем. Вам нужно развернуть караван и двинуться в сторону, противоположную той, куда убегает от вас солнце». Он взял камни и выложил из них стрелу, указывающую на восток. «Отдохните, напоите животных и ступайте туда, куда указывает эта стрела, – добавил он. – Через несколько часов вы увидите возрожденное солнце во всем его блеске и сиянии. И взор ваш насладится доселе невиданным зрелищем». «Ступай своим путем, о глупец, и не мешай нам преследовать светило», – ответили ему те люди.
– Клянусь Аллахом, я понял смысл! – воскликнул Маймун ибн Дамдам.
– И я тоже, о шейх, – хмуро добавил ифрит. – Но что с того толку, если эта женщина ничего не поняла.
– Я действительно не поняла, – призналась Джейран. – Ради Аллаха, какое отношение ко мне имеют наставники, ученики и племя дураков?
– Я прожил долгую жизнь. Я учил разносчиков воды на городских базарах и царей во дворцах, – сказал Гураб Ятрибский. – А на склоне дней своих я, несчастный, вообразил, что можно чему-то научить женщину! Я возомнил о себе – и вот она меня низвергла с высот…
– Можно, о шейх, – сказал вдруг Грохочущий Гром. – Если хорошенько отлупить ее. Я часто пользовался этим средством – и оно всегда помогало.
– Я бы охотно отлупил ее – но ведь она даст мне сдачи! – и тут Гураб Ятрибский расхохотался, но без особого веселья.
– Не буди ребенка, о шейх! – одернула его Джейран.
Гураб Ятрибский задумался.
– Решайся и сделай это, о шейх! – вдруг потребовал Маймун ибн Дамдам. – Ты же видишь, иносказаний она не понимает. Она должна сама прийти к той мысли, которую мы ей так безуспешно пытаемся вложить в голову. А другого способа заставить ее думать я не вижу! Ты же хотел сделать это!
– Ты сам знаешь, о Маймун ибн Дамдам, что случается с магическими предметами, если они лишены присмотра, и ты тоже знаешь это, о Грохочущий Гром, – уже шаря рукой за пазухой, отвечал старый фалясиф. – Кто поручится, что не бродит по земле второй аш-Шамардаль или вторая Хайят-ан-Нуфус? Кто поклянется, что никогда не родится вторая Бертранда?
Джинн пожал плечами.
– Никто не поклянется, о шейх, – сказал Грохочущий Гром. – Но ты же сам был недоволен людьми, для которых делом доблести становится не исполнение дозволенного, а уклонение от недозволенного! Если только и делать, что уклоняться, то лучше уж вовсе не жить! Впрочем, решай сам. Или ты уже решил?
– Я решил, – Гураб Ятрибский достал из-за пазухи черное ожерелье. – Подойди, о Джейран, дай я его на тебя надену.
– Как, опять это мерзкое ожерелье? – возмутилась девушка.
– Мы с Маймуном ибн Дамдамом после того, как увидели мертвого Сабита ибн Хатема, забеспокоились, не остался ли в развалинах кто-то раненый, нуждающийся в помощи. И мы пошли туда, и отыскали женщину, которую погубило это ожерелье, ибо не ей оно было предназначено. И мы забрали его, – сказал Гураб Ятрибский, протягивая Джейран переплетение золотых и серебряных цепей с плоскими, грубо ограненными камнями.
– Оставь его себе, о шейх, у меня нет в нем нужды! – помотала головой девушка. – Или верни Абризе!
– Если я надену его на шею Абризе, оно ее погубит как и любую другую женщину, кроме тебя, –
