Когда в середине дня в хаммам приходили гурии, Джейран мыла их, и терла, и разминала молча, не обращая внимания на их разговоры. Мастерство ее было таково, что в советах она не нуждалась. А разговоры красавиц были таковы, что уже стали наводить на нее скуку. Невозможно же, в самом деле, каждый день слушать об айрах мужчин и фарджах женщин, об их достоинствах и недостатках, а также о винах, пряностях и музыкальных ладах, чтобы это не стало подобно треску в ушах, как будто туда бросают пригоршни камушков!
За это время у нее дважды побывали Сабиха и вторая из сопровождавших в городе Фатиму невольниц – Махмуда. Но и с ними больше беседы не получалось – не осведомляться же, в самом деле, о здоровье ясноликой Фатимы! Когда же Джейран спросила, что за стоптанные туфли отыскались между ковром и циновкой, Сабиха отвечала, что это, вероятно, туфли самой Джейран, ведь по милости Аллаха она здесь наделена в избытке и одеждой, и обувью. Туфли, впрочем, после этого пропали.
Стемнело, но возвращаться назад и ложиться на одинокое ложе у Джейран не было никакой охоты.
Райский сад расположился в небольшой долине между гор, холодные ветры не проникали сюда, и выросшая в пустыне девушка сперва очень удивлялась теплым ночам, ведь даже в городе с закатом солнца наступала ощутимая прохлада. Джейран безбоязненно шла по усыпанным песком дорожками, стараясь держаться подальше от музыки, время от времени доносившейся из-за розовых кустов.
Иногда ей казалось, что лучше бы заткнуть уши, чтобы не слушать вольнодумных песен. Ведь они явственно противоречили Корану! И что же должна думать правоверная, услышав такие слова:
И это еще было самое невинное из всего, что пелось до поздней ночи.
И вот однажды Джейран в своей вечерней прогулке добралась до большого дома, к стене которого примыкал высокий эйван. Для этого ей пришлось пересечь всю долину. Так далеко она раньше не забиралась.
Джейран удивилась тому, что в раю строят дома. Хаммам не может обойтись без крыши и купола, таково его устройство, но что гурии и праведники должны спать в постелях, как люди, ей в голову не приходило. Девушка взошла на эйван, подошла к двери и приподняла занавеску.
Она увидела немалое помещение с возвышением в задней его половине, освещенное светильником на трех цепях. На возвышении было ложе из можжевельника, выложенное драгоценными камнями, а над ним полог из красного атласа с жемчужными застежками. Колонны и стены были выложены всевозможным мрамором, расписанным румскими рисунками, а на полу были постланы циновки из Синда, покрытые басрийскими коврами, и эти ковры были изготовлены по длине помещения и по ширине его.
У изголовья ложа возле круглой позолоченной курильницы стоял тусклый медный кувшин величиной с бутылку из оливкового стекла, в каких хранится самое крепкое и терпкое вино. Стоял он не на столике, как полагалось бы, окруженный блюдами и мисками, а на полу у ножки ложа, что наводило на странную мысль – будто в этом медном кувшине хранилось нечто несъедобное.
Поскольку роскошь обстановки была в раю делом обыкновенным, то Джейран удивилась лишь странному месту для кувшина. Очевидно, ложе ждало очередную гурию и ее временного повелителя, для них же был накрыт и столик. Джейран вышла на эйван, вовсе не желая сталкиваться с этими возлюбленными, кем бы они ни были, и застыла, вмиг покрывшись холодным потом.
Она услышала голос Фатимы.
– Порази Аллах всех вонючих с сонными айрами!.. – бормотала праведница, наощупь пробираясь к своему жилищу. – Не дай им Аллах мирной кончины! И покарай Аллах тех, чья страсть коротка и айры расслабленны, и нет от них проку для женщин! Эти айры останутся бессильны, даже если их мазать волчьей желчью, и не поднимутся они, даже если их смазать салом из верблюжьих горбов… даже если смазать ослиным молоком, а это верное средство… Зачем только создал Аллах мужей с негодными к делу айрами?..
Джейран приоткрыла в изумлении рот.
Праведницу явственно пошатывало. А что послужило причиной и что – следствием в ее неожиданном состоянии, установить было уже невозможно, Выпила ли она сперва вина, а потом не получила удовлетворения от избранника, или же вино она пила после своей неудачи, – этого Джейран так никогда и не узнала.
– Эй, Хайзуран! – обратилась к ней Фатима. – Помоги же мне взойти на эйван, о распутница, предпочитающая ослиный айр мужскому! Долго ли мне звать тебя, о развратница?
Сообразив, что сердитая праведница не в том состоянии, чтобы различать лица, Джейран подошла, обняла ее и возвела на ложе, затем сняла с ее ног туфли и, повинуясь приказу, стянула с нее шальвары.
– А теперь ступай, да хранит тебя Аллах… Стой, говорю тебе, подай мне сперва кувшин, о дочь греха! – потребовала Фатима и, естественно, желаемый кувшин получила. – Ступай, о Хайзуран, ступай, и проследи, чтобы никто не бродил поблизости…
Джейран вышла и осталась на эйване.
Что-то было неладно в этом раю и с этими праведниками!
Девушка подкралась к двери, опустилась на колени и чуть приподняла занавеску.
Фатима, бормоча невразумительное, отвинчивала крышку своего кувшина и с большим трудом сняла ее.
– Выходи, о Маймун ибн Дамдам! – приказала она. – Выходи, о раб кувшина! Или я должна пустить в ход тяжкие заклинания власти?
Кувшин остался безмолвен.
– Нет у меня терпения всякий раз упрашивать и умолять тебя, о раб кувшина! – возмутилась Фатима. – Уже сейчас для тебя почти закрыты Врата огня! А я сделаю так, что не останется даже щелочки, в которую может протиснуться комар, клянусь Аллахом! Выходи и делай свое дело!
Серый дым, закручиваясь, как локон красавицы, пошел из горлышка кувшина, и устремился к светильнику, и обвил его, и огонь словно утонул в дыме, и в помещении стало темно, и из этой темноты донесся истомленный голос:
– Ко мне, ко мне, о Маймун ибн Дандан!
Джейран на цыпочках отступила и кинулась бежать.
К себе в хаммам она влетела так, будто раб кувшина гнался за ней, щелкая огромными зубами и рыча от голода.
– Этот рай – обиталище шайтана! – вслух сказала Джейран, отдышавшись. – Как это я угодила сюда?
Она вышла к водоему, и расстелила молитвенный коврик, и призвала Аллаха, невзирая на то, что время было неположенное, и долго молилась ему о спасении, причем, когда известные ей слова молитв все были сказаны, она заговорила так, как если бы обращалась не к Богу, а к отцу.
– Я знаю, что сама виновата, о Аллах, о спасающий и покрывающий! – говорила Джейран. – Я была ребенком, когда эта глупость пришла мне в голову и одолела меня! Но почему же Ты не пришел на помощь ребенку, о Милосердный? Почему Ты позволил мне смотреть на эту звезду? И когда дети дразнили меня дочерью шайтана, почему Ты не вложил в мою душу уверенности? Я не прошу у Тебя красоты, я не прошу у Тебя богатства, о Аллах, я прошу у Тебя веры! Ведь если я смотрела на ту звезду, способную изменять свечение, словно подмигивая и прижмуриваясь, если я молилась той звезде, значит, Ты в те минуты оставил меня, о Аллах!
Тут Джейран замолчала и обвела взглядом ночной небосвод. То ли время года было неподходящее, то ли горы заслонили часть его, но способной подмигивать звезды она не нашла, хотя, как все дети пустыни,
