переоблачался в простую рясу, надеясь, что его не признают. Архаров начал разбираться – и оказалось, что тело лежало на задворках, там, куда буяны не заглядывали. И где-то поблизости вроде тело митрополичьего кучера обнаружилось. А потом позвали мортусов – и они прибрали всех покойников в ту яму, где хоронят скончавшихся от чумы.
– Сундук, – только и сказал Архаров. – Злодеи знали, что он их выдаст.
– В храме полумрак, бурый кафтан сошел за черный, – добавил Левушка.
Ничего более выяснить не удалось.
– Нужен Шварц, – решил Архаров. – Он умеет розыск вести, где-то его обучали… не в Тайной ли канцлярии?
Вот это как раз не было древней историей – указ покойного государя Петра Федоровича о роспуске Тайной канцелярии был обнародован в 1762 году, когда Архаров уже получил свой первый чин и понимал смысл этого события. Несколько месяцев спустя указ был подтвержден взошедшей на престол государыней Екатериной Алексеевной, и тогда уже Россия окончтельно избавилась от страшного пароля «слово и дело государево!», по которому любого можно было хватать, тащить и допрашивать с пристрастием.
Вскоре было решено создать Тайную экспедицию, но до поры до времени в ней большой нужды не было, а бывшие сотрудники Тайной канцелярии получили другие места – иные, поскольку заботы этой конторы по указу передавались в ведение Сената, отныне числились за Сенатом, иные оказались раскиданы по другим ведомствам.
– Умеет, как же! Кабы умел – не попал бы в мародерскую ловушку! – возразил Левушка.
Архаров хмыкнул – Левушка был прав, но что-то у них двоих это дело не ладилось. Вместо сундука вон труп с ножом в груди отыскали, а что с него взять?
Подумав, Архаров решил доложить о ходе розыска графу Орлову. Пусть видит – сделано все, что возможно, однако следствие зашло в тупик. Убийца, скорее всего, втихомолку изъял из Донского монастыря сундук – и теперь затаился в ожидании, когда кончится моровое поветрие и из Москвы можно будет податься прочь, в захолустье. Коли бы сундук был в монастыре – Устин Петров уж был бы замечен там, ведь после нашествия бунтовщиков там опять примечали всех посторонних. Надо полагать, они с Митькой тот сундук сразу исхитрились перетащить к себе – потому Устин более и в церковь не ходил, и в дом никого не впускал. А потом он вместе с сундуком и исчез…
В дурном настроении преображенцы поскакали обратно.
По дороге, уже у самой Остоженки, они были перехвачены партией, спешащей в сторону Кремля – там вышла стычка у солдат Великолуцкого полка, вызваных Еропкиным, с какими-то людьми. Преображенцы присоединились, прибыли на место, но там уже было тихо – даже ни единого залпа сделать не пришлось.
Фабричные за эти несколько дней поняли, что гвардейцы взялись за Москву основательно и будут появляться всякий раз, как кому-то придет охота побузить.
Вернувшись на Остоженку окончательно, Архаров объявил, что после всей суматохи хочет лишь жрать и спать. Но поспать не удалось – подойдя к своему тюфяку, он обнаружил у изголовья платок – простой полотняный платок, завязанный узелком и благоухающий уже привычным уксусом. Очень удивившись, он развязал тяжеловатый узелок, и на тюфяк упали три большие монеты.
Архаров долго глядел на них, не решаясь взять в руки, потому что боялся поверить собственным глазам. Наконец он крикнул Левушку.
Тот подбежал и тоже уставился на загадочный подарок.
– Поди, узнай, кто сюда приходил, – велел Архаров.
– Послушай, того же не может быть, такой реприманд… – прошептал Левушка.
– Ну, реприманд! Не с луны ж они свалились! – вдруг разозлился Архаров.
– А точно ли те самые?
– Погляди.
Левушка взял рубли и убедился – все три были меченые.
– По… погоди, Николаша… Прежде всего надобно найти того, кто их тебе подбросил!
– А я тебе о чем толкую?!.
Левушка побежал по особняку и всех переполошил. Полчаса спустя сделалось ясно: одни прибегали, другие убегали, кого-то присылал граф Орлов, кого-то присылал сенатор Волков, носились также подчиненные Еропкина, все лица для прислуги – новые, и в этой суматохе по особняку мог незамеченным пройти слон – тот самый, которого в теплую пору по улицам напоказ водят.
– Ахти мне, был чужой, был! – вспомнил один из лакеев. – И как раз про его милость господина капитан-поручика спрашивал – где расположиться изволили!
– Тащи сюда! – потребовал Архаров.
Притащили Никодимку. Его уже приставили колоть дрова – ранние холода заставили начать топить печи не в срок, опять же – особняк был новый, хотя и успел за лето просохнуть, но дров требовал немало.
– Ты, что ли, сожитель? – удивился Архаров. – Гнать его в три шеи!
И чуть было не брякнул, что Никодимка – из дома, который посетила чума, но вовремя воздержался – в особняке бы началась немалая паника. Когда столько народу живут скученно, друг к дружке жмутся, одно слово о чуме может произвести целый бунт, особливо среди офицеров.
– Ваши милости, Николаи Петровичи, я же пригожусь! – и Никодимка опять запричитал, что детинка он справный, за всем присмотрит, комар носу не подточит!
– А коли ты такой толковый, объясни, сделай милость, откуда вот это взялось! – Архаров показал ему платок и монеты. – Кто это мне тут милостыньку подал?!
– Так это, должно, Марфа! – совершенно не удивившись, отвечал Никодимка.
– Как – Марфа? Она в Даниловом монастыре помирает! – возмутился Левушка.
– Так это она сейчас помирать изволит, а вчера была в добром здравии и Глашку посылала… Выходит, к вам посылала! Я-то не докумекал, а она втихомолку девчонку снарядила, про ваши милости ей приказала, девчонка побежала, а тут и несчастье…
– Молчи, Христа ради! – взревел Архаров.
– Дармоед прав! – воскликнул Левушка. – Как раз у Марфы и могли сойтись все три рубля! Бог ее ведает, чем она, кроме девок, промышляет!
– Молчи, – приказал Архаров. – Уведи сожителя, не то я его… ты знаешь!..
Левушка вытолкал Никодимку из гостиной, которую отдали под офицерский бивак.
– С чего ты взял, будто Марфа к нам Глашку послала, да еще с деньгами? – спросил он тихонько.
– А к кому же? – удивился Никодимка. – Она давеча все вас вспоминала. Ядреные, говорит, кавалеры Николаи Петровичи…
– А деньги откуда взяла?
– А того не ведаю.
– К вам кто-то приходил?
– Нет, ваша милость, не было гостей.
– Может, Марфа сама выходила? Припасов купить? – подсказал Левушка.
– Выходила ли Марфа? Так она меня к дочке спосылала, я к дочке бегал, узнать, все ли в добром здравии, а она, может, и выходила, она – отчаянная голова, это ее Иван Иванович так выучил, и пистолет он же подарил, – затараторил Никодимка.
И тут вышел Архаров.
– Коли Марфа, то надобно ее расспросить, – сказал он.
– Побойся Бога, Архаров, как ты ее расспрашивать станешь?! Она же зачумленная лежит, бредит!
– Может, и не бредит. Больше-то прислать некому, больше про меченые рубли никто не знал. А они где-то все вместе сошлись – про это я ее и спрошу. Где она сразу все три раздобыла. И девка эта, Глашка, будь она неладна! Нет чтоб меня дождаться!
– Так ты на часы погляди! Не могла ж она по чужому дому весь день околачиваться! Проскользнула, покрутилась, деньги оставила – да и прочь подалась!
– Быть того не может, чтобы Марфа не велела ей чего на словах передать!
Опять Архаров затеял розыск, спрашивая уже про девку лет четырнадцати, опять переполошил все население особняка. Прислуга только диву давалась – как девка, никого не спрашивая, сразу отыскала
