– Как кучером? – спросил ошарашенный Левушка.
– А так – кнутом махал. Это он правду говорит, – сказал Архаров. – И, сдается мне, не от хорошей жизни в Россию сбежал. С кем-то он дома не поладил, статочно, что с правосудием.
– Служил в Лионе у господина виконта де Бюсси, у госпожи маркизы де Каюзак, имею рекомендации, – сообщил француз. – Меня оклеветали, будто продаю на сторону фураж.
– Как, и ты?! – изумился Архаров. – Слышишь, Тучков? Нет, тебя, сударь, не оклеветали. У нас в полку такой вор завелся, ну точь-в-точь так же глядел!
– Куда глядел? – спросил Клаварош.
Архаров покачал головой. Левушка произнес несколько слов по-французски, Клаварош кивнул.
– О чем хотел сообщить? – вопрос свой Архаров задал внезапно и резко.
– Хотел сказать, где спрятано награбленное имущество.
– Послабление себе покупаешь?
Клаварош посмотрел на Левушку.
– Я же говорил, что твоего русского языка нам не хватит, – сказал ему Архаров. – Тучков, растолкуй ему, что раньше надо было на мародеров доносить и про награбленное имущество толковать. А теперь он сам – мародер.
Левушка заговорил было, но француз его перебил и разразился бешеной речью.
– О чем он вопит? Сделай экстракт!
– О том, что не имел иного выхода, – доложил Левушка. – Ему нужно было кормиться и кормить девицу Виллье.
– С чего вдруг такая забота о девице? – подозрительно спросил Архаров.
– Мы из одного города, мы оба из Лиона, – сказал по-русски Клаварош. – Ее матушка – мне… моя… крестовая…
– Крестная мать, – догадался Левушка.
– Врет? – сам себя спросил Архаров. Клаварош изъяснялся на русском языке, который знал прямо-таки блистательно для француза, однако сопровождал свои речи бурной мимикой, так что высмотреть, правда или ложь, у Архарова пока не получалось.
– Мы вместе ехали в Россию, она с сестрой, я с товарищами. Она была еще девочка. Я не мог найти места кучера, у вас эту, метье, должность исполняют лез пейзан… крепостные люди, но я нашел место гувернера. Не обижайте девицу, она не с собой… не в себе.
– Да слышали уж, – буркнул Архаров. – Она часом не зачумленная?
– Нет, я ее берег, на улицу не выпускал. Я сам все приносил, но…
– Но связался с мародерами.
– Я ничего у них не брал, я только предоставил им жилье…
– Какого ж черта связывался?
Клаварош опять буйно заговорил по-французски.
– Тучков!
– Погоди, Николаша, он слишком частит. Ага… он с ними ходил грабить выморочные дома. Вещей не брал, брал провиант. Клянется, что только провиант.
– И ты ему веришь?
Клаварош сверкнул глазами на Архарова.
– Верю, – сказал Левушка. – Николаша, ты посмотри на него, ты же умеешь… Ну, вот те крест, не врет!
– Ты, гляжу, тоже выучился? Или Жанетку эту пожалел? Коли его расстрелять вместе со всей шайкой – она ж без кормильца останется.
– И пожалел… – буркнул Левушка.
– Совсем сдурел. Сам же кричал, что мародеров – стрелять без суда и следствия.
Левушка промолчал.
Очевидно, он видел во французе не грабителя, мародера, преступника, а уже человека, с которым скрестил шпаги, и скрестил едва ли не на равных.
Клаварош сказал девице нечто успокоительное по-французски, она ответила резко и вместе с тем печально. Потом встала у окна, повернувшись к ним ко всем спиной.
– Говорит – предупреждала, – перевел Левушка.
– Она ни в чем не виновата, она ничего не знала, – в который уж раз повторил Клаварош. – Я не видел иного пути спасти ее.
– Значит, мародерствовал, а на вырученные деньги ее кормил? Да и сам не голодал? – ехидно спросил Архаров.
– Не было денег, я не продавал, я брал лишь провиант…
– Поди теперь проверь. А коли бы взял зачумленный провиант?
Клаварош с траурной выразительностью развел руками.
Архаров шагнул к нему и уставился в лицо – немолодое, кстати, уже морщинистое, смуглое, в трехдневной, кабы не более, щетине лицо – нездешнее, чужедальней смуглости и странно губастое.
Тереза повернулась от окна и быстро сказала что-то, чего Архаров опять не разобрал – он не был так силен во французском, как Левушка Тучков.
– Чего она просит, Тучков?
– Просит, чтобы мы ушли и оставили ее в покое.
– Извините девицу, – сказал опять по-русски Клаварош. – Ей трудно, тяжело.
– Скажи ей – никуда я не уйду, нужно еще решить, как с ней быть.
Клаварош перевел. Девица ответила, голосом передав всю свою брезгливость и презрение к вломившимся в графский особняк людям. А потом быстро пошла прочь. Клаварош попытался удержать ее, но она увернулась и скрылась за дверью.
– Скатертью дорога, – пожелал Архаров. – Никуда она не денется. А теперь, Тучков, давай допросим этого благородного мародера как полагается. Слушай, мусью. Ваша шайка сделала налет на лавку, принадлежащую купцу Кучумову, что на Маросейке. Бывал ли ты там ранее?
– Бывал, – согласился Клаварош. – Коли имел деньг… фэр лез эмплет… для покупки провианта.
– В тот вечер, когда вы сделали налет, ты пришел первым и открыл своим мерзавцам двери.
– Открыл…
– Как это было?
– Приказчик знал меня и впустил. Я приобрел немного провианта, потом он… другой покупатель… и ему услужал… Я пошел через подвал, открыл двери.
– Что за покупатель?
– Молодой человек духовное звание… поп? Нет, прислужник в храме. Дьяк, – с напряжением выговорил Клаварош слово, которое, видать, употреблял очень редко.
– Каков из себя?
Клаварош пожал плечами и вдруг изобразил руками нечто – так, балуясь, показывают в разговоре бабью брюхатость, пожалуй, уже на седьмом месяце. Архаров покивал – это было достоверной приметой. Хотя… мало ли честных отцов щеголяют такими беременными пузами?
– Лет ему сколько?
– Он был молод…
Архаров решил, что хватит задавать глупые вопросы – и так ясно, что это был дьячок Устин Петров.
– Кого еще ты видел в лавке, кроме дьячка и косого Арсеньича? И кроме мародеров, понятно!
– Был еще мужчина. Не покупатель, знакомец приказчика. Пил и закусывал. Приказчик его гнал прочь, он ушел.
– Ничего не покупал?
– Нет. Ушел… при пустых руках.
В гостиную заглянул Тимофей. И тут же скрылся – понял, что не до него.
– А покупателей в тот вечер более не встречал?
– Не встречал.
