вспомнив, что единственный сын стал свидетелем ее победы.
— Довольно забавно, — сказала Снейя. — Оттерли думает, будто я не знаю, что она уже двадцать пять лет крадет мои драгоценности.
— А ты и вида не подавала, что знаешь, — засмеялся Персиваль. — Если бы ты хоть раз сказала ей об этом, Оттерли давно остановилась бы.
Мать отмахнулась, как от мухи.
— Я знаю все, что происходит в этой семье, — сказала она, располагаясь на диване так, чтобы изгиб крыла был освещен. — Я даже знаю, что ты совершенно не заботишься о себе. Тебе надо больше отдыхать, больше есть, больше спать. Нельзя все пускать на самотек. Пора думать о будущем.
— Именно это я и делал, — ответил Персиваль.
Его раздражало, что мать разговаривает с ним так, будто ему и ста лет не исполнилось.
— Понимаю, — проговорила Снейя, догадавшись, в чем причина недовольства сына. — У тебя была встреча.
— Как и намечалось, — ответил Персиваль.
— Поэтому ты такой кислый? Расскажи, как продвигаются дела. Встреча прошла не так, как ты рассчитывал?
— Как всегда, — разочарованно ответил Персиваль. — Я возлагал слишком большие надежды.
— Да, — сказала Снейя, глядя мимо Персиваля. — Мы все надеялись.
— Идем.
Персиваль взял мать за руку и помог ей подняться с дивана.
— Мне надо поговорить с тобой наедине.
— Мы не можем поговорить здесь?
— Пожалуйста, — попросил Персиваль, с отвращением оглядывая собравшихся. — Это совершенно невозможно.
Поднимаясь с дивана, Снейя устроила для очарованных поклонников большое шоу. Развернув крылья, она окутала ими плечи, как плащом. Персиваль смотрел на нее, содрогаясь от зависти. Крылья матери были великолепными, блестящими, здоровыми, перышко к перышку. Цвет почти незаметно менялся от кончиков, где перья были крошечными и розоватыми, до середины спины, где они становились большими и сверкающими. Раньше крылья Персиваля были гораздо больше, чем у матери, острые и яркие перья походили на кинжалы из чистейшего золота. Он смотрел на мать, мечтая снова стать здоровым.
Снейя Григори помедлила, давая гостям восхититься своей красотой небесного создания, а затем с изумительным изяществом сложила крылья на спине. В этом была непринужденность гейши, когда та мгновенно сворачивает веер из рисовой бумаги.
Персиваль взял мать под руку и повел вниз по главной лестнице. Обеденный стол, украшенный цветами и уставленный фарфором, был готов к приему гостей. Среди букетов лежал жареный поросенок с грушей во рту, на его боках были вырезаны розовые узоры. В окна Персиваль видел спешащих людей. Сверху они казались маленькими и черными, как крысы, пробирающиеся сквозь морозный ветер. А здесь, в доме, было тепло и уютно. В камине горел огонь, сверху слышалась приглушенная беседа и легкая музыка.
Снейя устроилась на стуле.
— Теперь говори, в чем дело, — велела она, слегка рассердившись оттого, что пришлось покинуть вечеринку.
Она достала из платинового портсигара сигарету и прикурила.
— Если тебе снова нужны деньги, Персиваль, обратись к отцу. Я понятия не имею, как тебе удается тратить так много.
Внезапно мать снисходительно улыбнулась.
— Ну, на самом деле, дорогой, я имею об этом некоторое понятие. Но все же придется поговорить с отцом.
Персиваль взял сигарету из портсигара матери. Она помогла ему прикурить. Как только Персиваль затянулся, он сразу же понял, что сделал ошибку — легкие как огнем опалило. Он закашлялся, пытаясь вдохнуть. Снейя подвинула к Персивалю нефритовую пепельницу, чтобы он погасил сигарету.
Отдышавшись, он сообщил:
— Мой источник оказался бесполезным.
— Как и следовало ожидать, — сказала Снейя, глубоко затянувшись.
— Открытие, которое он сделал, — а парень утверждает именно так, — не имеет для нас никакой ценности, — пояснил Персиваль.
— Открытие? — удивленно переспросила Снейя. — Правда? Новое открытие?
Пока Персиваль подробно рассказывал о встрече, уделив особое внимание смехотворной одержимости Верлена архитектурными чертежами монастыря в Милтоне и столь же выводящей из себя увлеченности загадкой древних монет, его мать водила по гладкому лаковому столу длинными белоснежными пальцами. Потом она вдруг резко выпрямилась.
— Это удивительно, — сказала она. — Ты действительно считаешь, что он не нашел ничего полезного?
— О чем ты?
— В стремлении проследить контакты Эбигейл Рокфеллер ты совершенно упустил из вида одну очень важную вещь.
Снейя затушила сигарету и прикурила другую.
— Эти чертежи могут быть именно тем, что мы ищем. Дай их мне. Я хочу сама увидеть их.
— Я отдал их Верлену обратно, — сказал Персиваль, сознавая, что его слова приведут ее в ярость. — К тому же в монастыре Сент-Роуз после сорок четвертого года нечего искать. Огонь уничтожил все следы. Вряд ли мы что-то упустили.
— Мне бы хотелось лично в этом убедиться, — ответила Снейя, даже не пытаясь скрыть, как она расстроена. — Мы сейчас же отправляемся в монастырь.
Персиваль ухватился за возможность оправдаться.
— Я позаботился об этом, — сказал он. — Мой источник как раз едет в Сент-Роуз, чтобы проверить свою находку.
— Твой источник — один из нас?
Персиваль мгновение смотрел на мать, не зная, что сказать. Снейя рассердилась бы, узнав, что он доверился Верлену.
— Ты не любишь, когда мы используем чужаков, но причины волноваться нет. Я его тщательно проверил.
— Разумеется, — сказала Снейя, выдыхая дым. — Так же, как ты раньше проверял других.
— Сейчас не та эпоха, — сказал Персиваль.
Он тщательно подбирал слова, чтобы не потерять хладнокровия.
— Нас не так легко предать.
— Ты прав, эпоха сейчас другая, — парировала Снейя. — Сейчас эпоха свободы и удобства, эпоха без слежки, эпоха невиданного богатства. Мы можем делать что пожелаем, ехать куда пожелаем, жить как пожелаем. Но это эпоха, когда лучшие из нас становятся ограниченными и слабыми. Эпоха болезней и вырождения. Никому — ни тебе, ни мне, ни любому из этих смешных существ, слоняющихся по моей гостиной, не выйти из-под контроля.
— Ты считаешь, что я ограниченный? — спросил Персиваль.
Он повысил голос, несмотря на все усилия сдержаться. Затем взял трость и собрался уходить.
— Не думаю, что в твоем состоянии может быть по-другому, — сказала Снейя. — Очень важно, что Оттерли тебе помогает.
— Это естественно, — сказал Персиваль. — Оттерли занималась этим так же долго, как и я.
— И твой отец, и я занимались этим еще до вашего рождения, — ответила Снейя. — И мои родители занимались этим до того, как я родилась, и их родители тоже. Ты — один из многих.
Персиваль покрутил трость, уперев ее конец в деревянный пол.
— Думаю, в моем состоянии надо поторопиться.
