морде можно было сделать вывод, что котику глубоко плевать на то, что в доме была война. Главное, чтобы пожрать вовремя дали да чтобы было тепло.
К обеду Инга убрала дом, в нем уже ничего не напоминало о визите Стаса.
– Ты собираешься ехать? – спросил Баринов. Он боялся отпускать ее одну, а ехать с ней считал не совсем удобным.
– Нет, я переиграла. Да и Стаса дома, наверное, нет. Думаю, что он в своей клинике, а может, его уже прооперировали. Да, нос ты ему сильно испортил. И ведь самое-то обидное, что он лучший специалист в городе именно по носам! Ну ничего, у него есть талантливые ученики. Протрезвеет, полюбуется на себя, даст ценные указания, и все сделают не хуже, как если бы это делал он сам.
Инга замолчала, задумалась.
– Скажи, тебе... очень жаль его? – Голос у Баринова дрогнул.
– Как тебе сказать... – Инга внимательно смотрела на Илью. – Чисто по-человечески жаль любого, кому больно. Но ты поступил как мужчина. Я бы не поняла, если бы было иначе...
Баринов вздохнул с облегчением, и это не укрылось от нее. Инга взяла Илью за руку.
– Я говорила тебе, что вину за наш разрыв с мужем взяла на себя. Я брату и сыну сказала, что ушла к другому мужчине. Просто я не в состоянии была сказать им,
– Катя – это кто? – рассеянно спросил Баринов.
– Катя – это домработница, она все отлично сделает.
– Гуся, а ты настоящая принцесса, или королева, или царица. Настоящая Гуселиса Прекрасная, – грустно сделал вывод Баринов. – У тебя даже прислуга есть... Ая... Ая как в сказке Андерсена... Кто там рядом с принцессой-то? А, свинопас! Гусь, у меня ведь, кроме вот этого «дворца» на шести сотках болотистых неудобий, никакого приданого нет. Смешно как! Когда-то мои родители сделали все для того, чтобы нас разлучить, потому что я был внуком адмирала, а ты – дочкой сельского учителя. А сегодня ты – Гуселиса Прекрасная, а я всего-навсего свинопас, или садовник, или привратник.
Инга зажала двумя пальцами его губы и закрутила «бантиком», как она очень любила делать в детстве.
– Молчи, пожалуйста. Я не хочу об этом. Я люблю тебя, и какая разница – свинопас ты или привратник.
– Ты меня что?.. – удивленно поднял брови Баринов. – Любишь???
– Люблю. А что тебя удивляет?
– Нет! Это я тебя люблю! И любил все эти годы!
– Мы оба любили друг друга все эти годы, а жили с другими. Так бывает. Но если судьба, ее не обойти. Просто... всему свое время...
В доме у Кузнецовых предновогодний дым стоял коромыслом, из-под двери тянуло яблочным пирогом, слышались возбужденные голоса.
Инга окинула придирчивым взглядом Илью Баринова, поправила на нем шарф, смахнула несуществующие пылинки.
– Гуська! – прошептал Баринов. – Ты меня готовишь, как будто я не твой жених, а твоей Тоськи!
– Молчи, жених! Я тоже не каждый день в этот дом своих кавалеров привожу. Поэтому должно быть все тип-топ!
– Тип-топ, тип-топ! – дурачась, пропел Баринов и решительно нажал кнопочку звонка.
Где-то в глубине квартиры зацокали каблучки, щелкнул замок, дверь распахнулась, стукнувшись ручкой о стенку в тесной прихожей. Тося бросилась к Инге в объятия. За девчачьими телячьими нежностями с площадки наблюдал Баринов, а из глубины прихожей – Игорь Синев, за спиной которого маячила Софья Гавриловна.
Пока дамы восторженно пищали и метались по прихожей в поисках тапочек и места для верхней одежды в узком «хрущевском» встроенном шкафчике, словно перекочевавшем в городскую квартиру из детского сада, мужчины пожали друг другу руки.
А потом Инга, смущаясь и краснея, как пятиклассница, подвела Илью к Софье Гавриловне и представила:
– Теть Сонечка! Знакомьтесь, это Илья!
– Из детства? – со знанием дела осведомилась Софья Гавриловна, и Баринов вспыхнул, как сухая береста от спички, видать, тетя Соня хорошо знает, кто такой «Илья из детства». – Ну, вот и хорошо, что из детства. Все самое светлое у нас в детстве было.
Тетя Соня смотрела на Баринова внимательно, так что ему стало немного не по себе. Но глаза у нее улыбались, и его наконец, что называется, отпустило.
В квартире беспрестанно звонил телефон, и Софья Гавриловна, руководившая сервировкой стола и восседавшая в кресле у телефона, неизменно чеканила в трубку:
– У аппарата! – и дальше менялась в лице, расплывалась в улыбке, кивала головой, приговаривая посекундно: «...И мы вас, и мы вас...» – а потом брала слово и выступала по полной программе, да так, что после пятого раза Баринов запомнил ее коронное поздравление чуть не наизусть: «...Чтобы в будущем годе было с кем и было где!» – неизменно заканчивала свой спич Софья Гавриловна и со стуком водружала трубку телефона на место.
У Баринова уши краснели, а Тося неизменно заглядывала в комнату и укоризненно говорила:
– Мамуль! Ты выражения выбирай!
– А что я сказала? – притворно удивлялась тетя Соня, посмеиваясь в жесткий воротник нарядной кофточки. – Ты ханжа, Тоська! Нормальные стишата для близких людей и ничего такого личного! Илья, деточка! Вы не смущайтесь уж так вот! Ингуська с Тоськой внимания не обращают, и Игорешка привык. И вы привыкайте!
Илье было хорошо в этом доме. Как в семье. И он впервые за все время с момента встречи с Ингой подумал, что у них действительно все будет хорошо. Уже без всякого вопроса в конце фразы. Просто хорошо – и все.
Потом пришли родственники Кузнецовых – Тосин двоюродный брат Валера со своей половинкой – краснощекой и упитанной, как колобок, женой Валей. Все долго знакомились и представлялись друг другу.
Тося всех быстро пристроила к делу: кого чистить картошку на кухне, кого нарезать треугольничками хлеб, кого протирать фужеры.
Софья Гавриловна придирчивым взглядом окинула праздничный стол. Все было красиво: и скатерть новогодняя с вышитыми по углам колокольчиками, и серебристые свечи в старинном подсвечнике посреди стола, и поигрывающие радужными бликами на изломах хрустальные фужеры, и тонкостенные рюмки.
– А стаканы? – Софья Гавриловна фыркнула. – Тось, а морс наливать в чашки, что ли, будешь? Вот кровь крестьянская! Пойдемте, Илюшенька, в мою комнату, надо достать парадные стаканы.
Тяжелые – парадные – стаканы и высокий красивый кувшин в комплекте с ними стояли на стеклянном старинном подносе на верхней полке в серванте.
– Вот там, деточка, – показала Софья Гавриловна Илье на самый верх, – только доставайте аккуратно, там пыли полно! И табурет вот возьмите, а то свалитесь, и красоту мою перебьете, и себе шишку поставите.
Илья скинул тапочки. Одной ногой он уже стоял на табурете, а смотрел не на хрустальный сервиз, а на старое фото в рамочке под стеклом.
– Ну, что ж вы застряли-то, деточка? – подтолкнула его Софья Гавриловна.
Баринов машинально поднялся на табурет, не глядя на стаканы, пошарил по серванту, сдвинул с места поднос и мягкую подушку пыли. Чихнул и едва не упал с табурета. Стаканы подвинули на подносе кувшин, все хрустальное семейство нарядно дзинькнуло, словно чокнулось за праздничным столом. Баринов поставил добычу на табурет и снова посмотрел на фото в рамочке.
