начале сентября?!
Письмо! Она и забыла про это письмо! Вот, черт возьми! А интересно, как он отреагировал на него? Может, взять да спросить?! «Возьму да и спрошу!» – решила Марина, устраивая на подносе чашки, сахарницу с конфетницей, розетки под варенье, ложечки.
Балансируя с подносом, как заправская официантка, Марина вплыла в комнату, где постаревшие актеры скучно играли в новую иронию любви. Вот уж и правда – ирония. Тоска грибная.
Такой тоски даже ее мрачный сосед не вынес – Михал Иваныч крепко спал, запрокинув голову на спинку дивана.
Марина аккуратно, чтобы не звякнули чашки, поставила поднос на низкий столик и села в кресло, напротив спящего мужчины. «Видать, и в самом деле итальянские соседи довели! – подумала Марина. – Спит, как слон индийский!»
А менту Мурашову – Марина пока не знала его фамилии, а она была у него вот такая – Мурашов – снился хороший сон. И совсем не про то, что можно подумать! Не, ну что за примитив?! Как мент, так обязательно такая хрень ему должна сниться?!
Менту Мурашову снилось, что он попал в тот старый и добрый фильм про то, как пьяный доктор улетел из Москвы в Ленинград, и он, Мурашов, в этом фильме играл не последнюю роль, а именно того самого доктора. Только почему-то, как и в жизни, в этом кино он был ментом. И приперся в дом к совсем незнакомой женщине, под Новый год, и устроил у нее раскардаш, разыскивая соперника Ипполита. И он так нравился сам себе в этой роли, что его даже в кино распирало от гордости.
А Марина смотрела на него, спящего, по-русски, по-бабьи, с жалостью, которая в наших широтах всегда соседствует с любовью. И почему ей безумно жалко было его? Она понимала, что эта его трехдневная щетина – не признак неухоженности, а как раз наоборот – модная деталь современного мужчины. И крохотная дырочка на черном носке, на большом пальце левой ноги, – тоже не от неустроенности, а скорее от небрежности.
А еще она отметила, что он даже во сне собран, как лев перед прыжком. Руки сцеплены в замок и закинуты за голову, нога за ногу – крестиком, ресницы вздрагивают, уголок губ слева все пытается уползти вверх и возвращается на место, чтобы снова повторять эту смешную полуулыбку.
И вообще он ей безумно нравился. И никакой он не бирюк, как ей казалось раньше. Он вообще был похож на президента, на того, который был до настоящего, последнего. Не красавец, но обаятельный. Оч- ч-чень!
Наконец он вздрогнул всем телом, приоткрыл один глаз и тут же встретился взглядом с Мариной, которая, как бабка, жалостливо смотрела на него, подперев кулачком щеку.
– Я что, уснул? – встрепенулся Мурашов. – Уснул. Вот до чего довели... итальянцы сверху!
Он вспоминал сон, который ему приснился. Ну, черт возьми, так не бывает!
– А знаете, мне сейчас снилось вот все это! – Он обвел рукой пространство небольшой квартирки. – Чужая квартира, вечер перед самым Новым годом, незнакомка и я в главной роли... Жени Лукашина... Только он в моем сне не доктор, а... мент!
– Хороший сон! – Марина потрогала рукой бок прозрачной чашки с чаем. – Чай остыл совсем...
– Я долго спал? – Мурашов виновато посмотрел на нее. – Вы не переживайте, я не люблю горячий!
– Вы спали минут десять.
– Как Штирлиц! И мне хватило. Ну, если вы не передумали поить меня чаем, я готов.
Мурашов пил чай вкусно, нисколько не стесняясь, как бывает с людьми, когда они впервые делают это вместе. «И никакой он не мрачный и совсем не молчун», – думала Марина, разглядывая его и слушая историю про кино.
Он подобрал с подноса крошки от печенья и отправил их в рот, и уголок губ слева тут же уполз у него вверх.
– Давайте уже хоть познакомимся, а? – спросил он, отодвигая чашку и поднимаясь с дивана. – Я – Михаил Иванович Мурашов, как вы успели понять из рассказа про сон – мент. А вы?
– А я – Марина. Марина Валерьевна Андреева, работаю плюшевым кенгуру в зоопарке.
– Кем? – поперхнулся Мурашов.
– Организатором досуга, праздников всяких детских! – улыбнулась Марина. – Но у меня на всех этих праздниках главная роль – кенгуру.
– Кенгуру – это здорово! У меня была кошка, была собака. Даже черепашка была. А кенгуру у меня никогда не было. И если бы я не спешил на работу, вы бы рассказали мне, как это – жить в шкуре кенгуру.
«Вот мне бы в этот момент взять и сказать что-нибудь типа того, что, мол, за чем же дело стало? Закончится работа – милости прошу! Я буду поить тебя чаем и рассказывать про свою работу...
Но я опять, как дура, промолчала и не сказала того, что хотела! А не часто ли я стала вот так вот... помалкивать?! Мне ведь уже... А сколько мне уже?! Ну подумаешь! Двадцать пять с хвостиком!!! И у меня еще все впереди.
И тут он...
Нет, все-таки то, чего очень-очень хочется, происходит. Просто хотеть надо только того, что ничейное, чтобы не отбирать ничего ни у кого, не делать никому больно своими действиями.
И тут он сказал мне:
– Марина! А можно у вас телефон попросить? В смысле – номер мобильного! Я не знаю, как сложится у меня день, в котором часу я освобожусь, но если будет не очень поздно, то можно я позвоню?
– Можно и нужно!
– Правда?
– Чистая правда!
– Тогда я спрошу еще вот что: где вы празднуете Новый год?
– Я?! А я и не знаю пока! У меня нет никаких планов...
– Тогда можно вас пригласить отпраздновать его со мной?
– Можно! А где?
– А вот все вопросы потом. Пишите телефон!»
Марина достала визитку и отделила от толстенькой пачки один картонный квадратик с картинкой симпатичного кенгуренка на обороте. Мурашов посмотрел на визитку, потом на Марину, и снова у него левый уголок губ пополз вверх.
И ей бы в этот момент попросить у него его номер телефона! Пусть бы она и не позвонила ему, но у нее была бы возможность в любой момент ему позвонить. Это так важно – иметь такую возможность. Это как ниточка между двумя людьми. А если у одного такой возможности нет, то это уже не ниточка. Вернее, ниточка, но – одинарная, или, как говорила бабушка, «в однорядь», а для полноты счастья должно быть «в двурядь».
Но ей опять почему-то было неудобно!
И за это свое «неудобно» она поплатилась!
В этот вечер Мурашов к ней не пришел и не позвонил. И дома его, видимо, не было. Во всяком случае, в его квартире на третьем этаже не горел свет. Марина гуляла под его окнами, ждала, а свет все не загорался. Она замерзла и ушла домой.
А дома промаялась до утра без сна, считая по очереди слонов и баранов. Ей было жарко под зимним одеялом, и еще кот Вася заваливался ей под бок, словно большая шерстяная грелка.
Она положила мобильный телефон возле самого уха, хотя звонок у него был такой, что мертвого можно было поднять. Но он не звонил и эсэмэсок не слал. А ведь такое классное изобретение – мобильный телефон и его возможности, все эти эсэмэски и эмэмэски! А он не звонил, как будто для него ничего не произошло. Как будто он и не спал в ее доме, а она не смотрела на него, жалея по-бабьи его за его неустроенность. А неустроенности-то никакой и нет! Где-то он, наверное, хорошо устроен, раз домой ночевать не приходит.
Три следующих дня у нее были сплошные праздники. Но что это были за праздники! «Со слезами на глазах», хоть и не День Победы!
Каждые два часа у них было представление на главной площадке зоопарка, и ей надо было веселить
