ней существо. И в этот момент, будто стараясь утешить и ободрить, крошечный человечек, живущий у нее под сердцем, вдруг мягко толкнулся то ли кулачком, то ли пяточкой.
Женя замерла, прислушиваясь — не почудилось ли. Нет, не почудилось! Вот еще, и еще… И она, приговаривая что-то нежное, тихое, заспешила домой, придерживая ладонью свое маленькое сокровище.
26
В воскресенье Татьяна так и не объявилась, но в понедельник на работу пришла. На вопросы отвечала рассеянно, мол, все в порядке, все хорошо. Улыбалась каким-то своим потаенным мыслям, смотрела отрешенно, сквозь собеседника.
Любопытствующие постепенно отстали. И только Женя не лезла с расспросами, ждала, когда подруга сама захочет рассказать о своем путешествии.
Но Татьяна на работе откровенничать не стала, отложила разговор до вечера. И только уже дома у Жени, расположившись на уютной кухне, за ужином и бутылочкой вина поведала о своих приключениях.
— Ну, Женька, слушай. Все тебе расскажу без утайки, шаг за шагом, и уж тогда будем думать, что мне дальше делать.
Женя, задвигая пиццу в разогретую духовку, обожгла палец, охнула, сунула его в рот и только энергично покивала, мол, я вся внимание.
— До Питера пилили часов семь, с полным комфортом, под тихую музыку.
— Ну вы же говорили о чем-то?
— Говорили, конечно, но знаешь, как таксист с пассажиром. Даже не помню о чем. А я все на руки его смотрела. У него такие красивые руки, изящные и в то же время сильные, мужские. Ты никогда не замечала? По тому, как мужчина машину ведет, и вообще как держится за рулем, можно точный его портрет составить.
— И что же ты себе нарисовала?
— Спокойный, надежный, уверенный в себе человек. Корректный, воспитанный, культурный…
— Ой, Танька, чует мое сердце…
— Ты подожди, то ли еще будет…
— Что же вы, ни разу не останавливались?
— Останавливались, конечно, пообедали в какой-то симпатичной придорожной избушке. Но чувствовали себя оба скованно. Хотя он неплохой собеседник и рассказчик, но поначалу было все же как-то неловко, понимаешь?
— Было бы странно, если бы вы с первой минуты уболтали друг друга до умопомрачения.
— Да. В Питер приехали уже часов в десять, в полной темноте. Привез он меня в двухэтажный дом прямо на берегу канала: мостики, фонари, вода плещется — райский уголок. Поднялись на второй этаж. Везде горит свет. Стол накрыт на двоих. Красотища! И нет никого, как в сказке «Аленький цветочек», помнишь? Только мой сердечный друг, вот он, рядом, и на чудище лесное совсем не похож.
Женя достала из духовки румяную пиццу, разрезала пополам, положила на тарелки. Разлила по бокалам красное сухое вино. А Татьяна между тем продолжала:
— Если, говорит, хотите, Танечка, примите душ, а потом прошу вас со мной отужинать. Ну, я в порядок себя быстренько привела и дай, думаю, переоденусь. Костюм оставила для театра, а надела черное платье безрукавное. И как в воду глядела! Вышла, увидела его и чуть челюсть не потеряла…
— Господи, что?..
— Женька! Стоит красавец в черном смокинге, белоснежной рубашке и бабочке! Бабочке! Ты поняла? Это он к ужину со мной переоделся. Подошел, руку мне поцеловал и смотрит как на Мадонну. А я словно аршин проглотила. Проводил меня к столу, стул отодвинул. Я, говорит, понимаю необычность ситуации и неловкость, которую вы сейчас испытываете. Позвольте, говорит, я первый расскажу вам о себе, а потом вы, если, конечно, сочтете это возможным. Я, говорит, хочу, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома. Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь, я не причиню вам ни малейшего зла. Просто постараемся ближе узнать друг друга.
— Ой, Танька, так не бывает!
— Подожди, это еще только присказка, — многообещающе произнесла Татьяна. — Слушай дальше. За ужином он мне рассказал, что его семья живет в Германии, сам он занимается компьютерами и хочет создать в России сеть своих предприятий. Сейчас вот открывает офис в Москве. О детстве своем говорил очень трогательно. Ну я ему о себе рассказала. Представились, в общем, друг другу. А времени уже двенадцать. Вы, говорит, устали, спать пора. Ну, думаю, началось. А он мне ручку поцеловал и пожелал спокойной ночи.
— А сам где спал?
— Понятия не имею. А утром постучал в дверь и спрашивает: вам, мол, завтрак в постель подать или вы в столовой предпочитаете? Я, конечно, выбрала столовую. И знаешь, утром все было уже иначе: такое ощущение, будто мы сто лет знакомы — легко и просто.
— И у него тоже?
— Мне показалось, что да. Весь день мы с ним гуляли, на пароходике катались, пообедали в ресторане. И разговаривали, разговаривали — как будто встретились после долгой разлуки. Смеялись много. А вечером пошли в театр. Ну, сама знаешь, какое состояние после «Щелкунчика»…
— И так и остались на «вы»?
— Нет, он за обедом предложил перейти на «ты», но без всяких брудершафтов.
— Ну продолжай, продолжай…
— Вернулись из театра — стол накрыт. Кто там у него хозяйничает, не знаю, никого не видела. А времени опять двенадцать. Я как струна натянутая. А он мне ручку поцеловал и пожелал спокойной ночи…
— А ты хотела, чтобы он остался?
— Да, теперь уже хотела. А кто бы не остался, скажи?
— А в воскресенье?
— А в воскресенье куда ходили — ничего не помню. Больше друг на друга смотрели. А вечером протягивает он мне коробочку вот эту…
Татьяна взяла свою сумку и достала оттуда бархатный белоснежный футляр, открыла его, и Женя ахнула — на атласной подушечке лежало изумительной красоты кольцо.
— Так он что же, — шепотом спросила она, — предложил тебе стать его невестой?
— Он предложил мне стать его женой.
— А ты?
— А я рот открыла от изумления. А он говорит: «Нет, нет, Танечка, ты мне сейчас ничего не отвечай. Ты подумай, все взвесь. Я приеду через две недели. И тогда мы поговорим». Он боялся, что я ему откажу.
— А ты не откажешь?
— Нет…
Они помолчали.
— А потом?.. — нарушила тишину Женя.
— Проводил меня на вокзал.
— И не поцеловал на прощанье?
— Поцеловал. Руку… Знаешь, если он не приедет через две недели, я умру…
— Ты не умрешь, Танька, — торжественно сказала Женя. — Ты будешь жить долго и счастливо!
