— Эй, Мариша, Мариша, погоди!
Но я уже неслась вниз по лестнице, совершенно ничего не соображая. На третьем этаже способность мыслить ко мне вернулась. На втором я поняла, что выгляжу довольно глупо и веду себя соответствующе. На первом я остановилась и стала ждать Егора с Палычем.
— Ну, Маринка, ты и носишься! — восхитился Егор, спускаясь ко мне. — Давайте, дедушка, подтягивайтесь. Слушай, — зашептал он мне на ухо, — это и есть твой маразматик?
Я кивнула.
— Забавный старик, — оценил Горе, — бороду бы отрастить — и цены бы ему не было.
— В каком смысле?
— Представляешь, этот дед с бородкой клинышком на фоне заката. Прямо воплощение благородной, красивой старости.
Да уж, красивой, подумала я, вспоминая, как Прохоренков ползал на корточках в чужой квартире, отыскивая прослушивающее устройство.
— Егор, чего ты мне зубы заговариваешь? — спохватилась я, когда мы вышли на улицу.
— Перестань, садись в машину.
— Слушай, — я вдруг вспомнила кое-что, — а давай мы тоже собаку купим, а?
— Какую собаку? — нервно произнес он.
— Ну у твоего друга какая?
Я в упор смотрела на него, глаза у Егорки были честные-честные, как на иконах. А я, кажется, снова начинала заводиться.
— Так что за порода у твоего друга?
— Этот, как его, ньюфаундленд, — ляпнул Егор.
— Правда? — Я взвизгнула от счастья. — Я их обожаю, давай поднимемся, а? Так хочется посмотреть.
— Мариш, не сходи с ума!
— А что такого?
— Садись, пожалуйста. — Егор открыл машину и буквально затолкнул меня внутрь, следом на заднем сиденье оказался Прохоренков. — Где он живет? — Горе кивнул на старика.
— Улица Профсоюзная. — Тот неожиданно обрел дар речи.
— Яков Палыч, — сорвалась я, — ну зачем вы врете?! Горюшка, езжай на Бутырку, дальше покажу.
— Нет, я живу на Профсоюзной, — настаивал Прохоренков, изо всех сил подмигивая мне в зеркало. Но я бездушно отвернулась, оставив старика с его страхами. В конце концов, клятву Гиппократа я не давала и успокаивать больного не должна. Мое дело — квартиру ему купить!
Я думала, что, отправив Прохоренкова, мы с Егорушкой проведем остаток дня вместе. Быть может, сходим в ресторан или отправимся за город. Но не тут-то было!
— Извини, у меня сегодня куча дел, — сказал он, выруливая на мою улицу, — я позвоню вечером.
— Можешь не утруждаться, — брякнула я со злости, — занимайся собаками.
— Да что тебе далась эта псина! — психанул Егор, но моментально успокоился, в отличие от меня, у него была вполне нормальная нервная система. — Ну хочешь, я действительно подарю тебе щенка?
— Дело не в этом. Ладно, все, уезжай давай.
Он остановил мою руку, не дав мне выйти из машины. Его лицо оказалось над моим. Родное, небритое лицо с уставшими глазами.
— Мариша, — тихо-тихо сказал Егор, поцеловав меня, — ты не обижайся, ты же знаешь, я бываю по горло занят. Вот досниму все, что задумал, сгоняем с тобой в Турцию, а? На песочке поваляемся.
— Ты забываешь, что я тоже работаю. И мне моя работа нравится не меньше, чем твоя — тебе.
— Не злись. Хочешь, поужинаем сегодня? Только я поздно освобожусь.
— Не хочу. Я на диете.
Интересно, не возникает ли иногда у него желания меня ударить? Я прекрасно понимала, что несу чушь, но ничего не могла с собой поделать. А ведь взрослая, самостоятельная, свободная женщина. Да нет, просто влюбленная девчонка, вот кто я!
Я брела от остановки, где мы расстались с Егором, не поднимая головы. Ужасно хотелось принять душ, выпить крепкого чая, а потом забраться в постель. И никогда больше оттуда не вылезать. Едва переставляя ноги, я свернула во двор, и тотчас над ухом раздался резкий окрик:
— Эй, ты! Куда прешь!
Я подняла тяжелую, гудевшую голову. Передо мной стоял мужик в рабочем комбинезоне, с киркой в руках.
— Не видишь, что ли? Раскопки тута у нас!
Я действительно стояла буквально в двух шагах от огромной ямы.
— Ограждения надо ставить, — вполне миролюбиво прозвучал мой голос.
— Да пошла ты! Учить еще будет! Смотреть надо, вот чего!
Ругаться с этим мужланом не было никакого настроения, и я молча двинулась в обход. Тут из-за угла прямо на меня выехал экскаватор, я шарахнулась в сторону, налетела на мужика, а точнее, на его кирку, взвизгнула от боли и окончательно поняла, что жизнь не удалась.
— Эй, ты, контуженая, — окликнул меня водитель, — тебя, может, подвезти?
— Спасибо, я сама как-нибудь, — пролепетала я и скорбно поинтересовалась: — Я вы тут чего? Случилось что-то?
— Авария, — коротко ответил тот.
Мужик в комбинезоне сплюнул и завел длинную речь о том, что из-за таких вот недотеп, как я, аварии и случаются, а потом приходится ночами работать, а денег не платят, и на месте правительства он бы… Дослушивать я не стала, тихонько побрела к своему подъезду, все еще ощущая боль в боку от тесного общения с рабочим инструментом этого грубияна.
Неприятности на этом не кончились. Лифт не работал, и на свой девятый этаж мне пришлось подниматься пешком. Задыхаясь, я остановилась где-то в районе шестого и присела на корточки, словно не было больше никаких дел. Впрочем, их действительно не было. Наверное, надо было съездить в «Теремок», но я-то думала, что Егор никуда не денется. Теперь вот сижу сиднем, уж и в контору поздновато, и к Лельке неохота. Домой? А что дома? А кто дома? Два года назад, когда я провернула удачную сделку и накопила наконец на отдельную квартиру, радости не было предела. А сейчас такая тоска! Может, правда, хотя бы собачку завести? Но я целыми днями в бегах, сама к вечеру похожа на псину с высунутым от усердия языком. Можно, конечно, купить попугайчика, или морскую свинку, или, на худой конец, вовсе не прихотливую черепаху. А может, проще все-таки выйти замуж за одного из маминых протеже? Стоп, Марина Викторовна, тормози. Ну почему мне было так трудно смириться с действительностью, почему? Я тоже считалась занятой дамой, этакой бизнесвумен, снующей из одной квартиры в другую, тогда почему меня так раздражала занятость Егора? Эгоистка ты, Марина, и весь сказ.
Я решительно поднялась и двинулась дальше, а когда добралась до своей площадки, оцепенела. Дело в том, что дверь в мою квартиру была приоткрыта. Неожиданно я бросила взгляд на свои руки — пальцы мелко дрожали.
— Что же это такое? — вслух спросила я и тут же грустно констатировала — шизофрения, как справедливо заметил когда-то Булгаков. Раздвоение личности, разговоры с самим собой, нарушенная координация движений. Плюс внешние раздражители в виде грабителей квартир.
Я приникла к двери и услышала чьи-то голоса. Замерев на площадке, я почувствовала, как к горлу подступает ком, но, в конце концов, мне показалось глупым оттягивать встречу с очередным несчастьем. Грабители так грабители, сейчас вместе и поплачем над скудным моим имуществом. Или все-таки милицию вызвать? Вопреки здравому смыслу, я все-таки зашла в квартиру. Везде горел свет, из кухни долетал голос моей матери. Ничего не понимая, я двинулась туда.
— А вот и Мариночка! — пропела моя родительница, вставая из-за стола.
— Привет, мам, — машинально ответила я, во все глаза пялясь на мужчину, сидевшего рядом.
Он был краснолиц и усат, а его милицейская форма внушала уважение.
— Что тут случилось? — робко поинтересовалась я.
— Старший оперативный сотрудник Зяблицын, — не вставая, строго представился мужчина, — прошу
