Это правда? И ты мне ничего не рассказала? Как ты могла ему что-то обещать, да еще в моем доме, если вы даже не знакомы?!
– Боже, Дина! Какие танцы, какие обещания? Обычный флирт! Откуда я знаю, что ему вдруг взбрело в голову?.. – небрежно отмахнулась Мери.
Дина подозрительно посмотрела на нее… и вдруг тихо рассмеялась.
– Боже мой, как ты все-таки на Зурико похожа. Он ведь тоже врать не мог совершенно! Никогда не забуду, как в Москве Зурико пытался меня уверить в том, что ничуть меня не любит! И как ты только гадаешь людям, Меришка?
– Диночка, у меня в мыслях не было… – чувствуя, как кровь ударяет в лицо, пролепетала Мери.
К счастью, Дина, глядя мимо нее в открытое окно, задумчиво продолжала:
– И к тому же вы с ним на одно лицо. Каждый раз смотрю на тебя – и сердце падает. Странно, вы ведь были двоюродные, а не родные, а сходство страшное!
– Все равно что родные, – с облегчением вздохнув, напомнила Мери. – Тетя Нино рано умерла, дядя вечно был в отлучках по службе… Зурико моя мама вырастила, вместе со мной. Да и дядя с отцом были очень схожи, так что вот и мы… Но что толку в разговорах, Диночка, милая? Все прошло, не рви сердце…
– Нет, нет, расскажи мне еще! – Глаза Дины заблестели. – Расскажи, как вы с ним верхом ездили в горы и вас снег застал – помнишь? А еще про то, как разлилась Кура и вы не могли выбраться на дорогу и ночевали у крестьян… А после…
– Дина, Дина! – Мери порывисто обняла подругу. – К чему ты будешь себя мучить? И меня? Зурико больше нет, и… и, верно, не надо тебе все время думать о нем.
– Ах так?! – взвилась Дина. – Ну, брильянтовая, нипочем тебе теперь не буду рассказывать, как мы с твоим Сенькой в корыте вниз по Москве-реке плавали!
– Ай, нет, расскажешь непременно, я каждый раз со смеху умираю! – Мери вздохнула, отвернулась к окну. – Где он сейчас, как думаешь?
– Не знаю! Дуракам закон не писан! – сердито отозвалась Дина. – Вот как хочешь, а никогда ему не прощу, что ушел! Бросил и тебя и меня – и что вышло?!
– Дина, оставь… – Мери почувствовала, как жесткий ком сжимает горло. – Он вернется. Я знаю… Если бы он… если бы с ним… Я бы почувствовала.
– Две дуры мы с тобой, богом проклятые, – со вздохом подытожила Дина, вставая и поднимая с пола шаль. – Ладно, босячка, переодевайся и беги в окно, я им навру что-нибудь. Но только не надейся, они завтра все равно всем гарнизоном ко мне заявятся на тебя смотреть! И посмей только к ним не выйти!
– Выйду, куда же деваться… – уныло согласилась Мери.
– Возьми шаль, уже холодно!
– Дина!!!
– Тьфу, голодранка… Давай беги, скачи куда хочешь, хвост подымя! Убиться можно с этой княжной… – ворчала Дина, но слушать ее было уже некому: светлая кофта мелькнула в зарослях жасмина и скрылась между ветвей.
В заросшем саду стояли густые сумерки, и белые цветы вьюнка в сиреневой мгле казались светящимися. Сильно пахли плетистые розы, завившие полверанды, их тяжелый аромат перебивался горьковато-соленым, свежим запахом близкого моря. Над потемневшими кронами платанов и акаций золотой монетой висела луна. Глядя на нее, Мери шумно, с облегчением вздохнула, обеими руками встряхнула спутавшиеся волосы; прикоснувшись к росистой траве, протерла лицо мокрыми ладонями и, морщась от боли в сбитых ступнях, побрела к белеющей неподалеку калитке, над которой стайкой вились крупные южные светляки. Когда Мери приблизилась, один из них вдруг решительно метнулся ей навстречу, и, когда она сообразила, что это не ночной жук, а чья-то горящая папироса, убегать было уже поздно.
– Вы покидаете нас, княжна? – послышался знакомый голос, и Сокольский непринужденно преградил путь растерявшейся Мери.
– Я… Я просто вышла подышать воздухом…
– Разумеется. – Сокольский, усмехнувшись, шагнул ближе. Лунный свет отразился в его глазах, в темноте казавшихся черными. – Вы позволите вас проводить?
– О, не стоит, здесь совсем близко, – торопливо произнесла Мери. – Возвращайтесь к вашим друзьям.
– Я вам настолько отвратителен? Вы предпочли ретироваться через окно, лишь бы не танцевать со мной?
Мери, вздохнув, оперлась рукой о забор и вытянула в пятно света ногу с отчетливо видными на ней ссадинами.
– Смотрите, господин ротмистр. При всем желании я не могла дальше танцевать! Не только с вами, но и с любым другим! Неудачный выбор бальных туфель, только и всего… Надеюсь, вы теперь удовлетворены? И позволите мне пройти?
– Мне надо поговорить с вами, княжна, – вдруг сообщил он.
– Но о чем же? – Мери незаметно перевела дыхание. – Право, я не понимаю…
– Перестаньте, Мери Давидовна, вы все понимаете, – отрывисто проговорил Сокольский, бросая в траву недокуренную папиросу. – Скажите, тогда, в доме Надин, перед рассветом… это были вы?
– Я ни-че-го не понимаю! – отчеканила Мери, глядя ему прямо в лицо. – Вы меня с кем-то спутали, господин ротмистр, честное слово! Еще раз прошу позволения пройти.
Сокольский молчал. До Мери доносилось его тяжелое, неровное дыхание. Княжна осторожно сделала шаг, пытаясь обойти ротмистра, но Сокольский вытянул руку и снова загородил ей дорогу.
– Что вы теперь сделаете? – поинтересовался он. – Укусите меня, как тогда, на набережной?
– Как же вы меня замучили, Сергей Дмитриевич! – тяжело вздохнула Мери. – Вот полковник и поручик Вересов ничего не помнят, сразу видно воспитанных людей! Ну, если угодно, прошу прощения за те папиросы… и за пирожные заодно. За то, что я вас тогда укусила, извиняться не стану, виноваты были вы. Цыганки, видите ли, обязаны уметь защищать себя сами… и мне пришлось выучиться.
– Понимаю вас. – Сокольский по-прежнему загораживал ей путь. – Видимо, я тоже должен извиниться?
– Ну, зачем же? – пожала плечами Мери. – Вы ведь не знали тогда, что я княжна. А с уличной побирушкой можно и без церемоний. Спокойной ночи, господин ротмистр. Я очень устала и прошу вас…
– Я был сущей свиньей, княжна, простите меня, – не поднимая глаз, сказал Сокольский.
– Охотно, – помолчав, ответила Мери. – Забудем обо всем. До свиданья, Сергей Дмитриевич, мне действительно пора.
– Мери, постойте! – прорычал он, и княжна, слегка испугавшись, остановилась в полушаге от калитки. Подумав, вернулась назад и коснулась рукава Сокольского.
– Ротмистр, что с вами? Вы ведь не пьяны, я вижу!
– Сейчас – нет, – сквозь зубы произнес он. – А тогда, у Надин… Мери, если вы скажете, что это были не вы, стало быть… Стало быть, я сошел с ума и у меня приключилась белая горячка. Я уже две недели не могу думать ни о чем другом. Мери, поймите, поймите… – Не глядя на княжну, Сокольский мучительно потер шрам на лбу и сделал несколько шагов по серебристой от лунного света траве.
Мери испуганно следила за ним глазами.
– Меня разбудила Надин… Разбудила уже днем и, по ее словам, с огромным трудом… Я, в стельку пьяный, заснул в ее комнате на кровати! Ничего не могу понять! Помню только вас… и каждое ваше слово! Натурально, спрашиваю: где та цыганка, которая была ночью здесь? «Какая цыганка, вы сошли с ума, допились до чертиков, убирайтесь немедленно прочь!!!» Что было делать – убрался, разумеется… Извинения мои Надин не приняла, она не хотела меня даже видеть… и ее, конечно, можно понять… Спросить более было не у кого, но…
Он вдруг осекся на полуслове. Вокруг уже совсем стемнело, сквозь переплетение жасминовых ветвей видны были светящиеся окна дома, там мелькали тени, слышался смех, потом голос Дины запел «Гори, гори, моя звезда», и к нему тут же присоединился чей-то мощный и фальшивый бас.
– Это была я, – вздохнув, созналась Мери. – Никакой белой горячки у вас, слава богу, не случилось. А Дина ничего не знала, я не захотела ее расстраивать. Теперь вы довольны?
