злости, оттого что не может их вернуть. Наверное, он отдал бы все на свете — а что у него есть-то?! — чтобы отыграть назад. И провести свою партию совсем иначе, и получить все, что заслужил и о чем так долго мечтал!
Может, зря он испугался?
Может быть, стоило подчиниться правилам игры, не валять дурака, не паниковать раньше времени… Ага, и ждать пули в затылок. Или, в лучшем случае, щелчка наручников.
Нет, он все сделал правильно. По крайней мере, он жив и здоров, и пока никто не собирается упечь его за решетку.
Те бравые ребята, что остановили его у вокзальной кассы, вряд ли подсуетились бы, если бы он оказался под колпаком. Им-то плевать. Их интересовало только одно — «Русский дом». Все, что происходит и будет там происходить. Все, чем дышит Кирилл Иванович Панин, будь он трижды неладен!
Вот кто их по-настоящему волнует!
Он подчинился, куда ему было деваться в самом деле! Не вырываться же силой! Они проводили его до дома, не считая нужным теперь устраивать банальную слежку.
И всю дорогу Балашов обдумывал план побега. И мало-помалу его возмущение сдувалось, словно мыльный пузырь. Остался только страх. Страх, который подзуживал и сбивал с ног четкой формулировкой: «Тебе некуда деваться!».
Почему? Да потому! С чего он взял, что можно вот так просто смыться и жить себе припеваючи в каком-нибудь тихом городишке? Кто ж его отпустит?
С другой стороны, не станут же они нести круглосуточное дежурство на вокзалах!
Однако на прощание конвоиры подтвердили его опасения, весьма убедительно объяснив, что скрываться от них бесполезно. Они всего-навсего назвали фамилию. Балашов наконец-то узнал, кому обязан честью, и это было последним, сокрушительным ударом. Подобной информацией не делятся просто так, и он почувствовал себя приговоренным. Пока им нужны его услуги, он будет в безопасности, но как только именитый заказчик разделается с Паниным, надобность в Балашове отпадет. Вряд ли на прощание его благословят и помашут белым платочком. Как говорится в таких случаях в детективных сериалах: «Он слишком много знал!»
Все, финиш.
Оказавшись дома, он уселся в углу прихожей и стал думать. Алены с Ташкой не было, хоть на том спасибо. Но ничего спасительного в голову не приходило.
Из города они его не выпустят, это как пить дать!
И напрасно убеждать их, что он станет держать язык за зубами и вообще будет вести себя, как паинька. Это все равно, что со стенкой разговаривать. Как они там сказали? «Вы еще не выполнили свою работу!» Вероятно, хлопотно найти еще одного такого же придурка, готового подставлять свою задницу. Козлом отпущения выбрали Балашова и не позволят ему ни на йоту отступить от этой роли!
Он застонал от отчаяния. Согласиться на их условия — значит лишь отсрочить приговор. Пытаться бежать — значит получить свою пулю прямо сейчас.
Просто так, в качестве порицания за неоконченную работу!
Его затошнило и, поднявшись, он едва добежал до туалета.
Страшно было, как никогда в жизни.
Однако уже через некоторое время Алексей полностью успокоился. Он умел убеждать себя в чем угодно. Ему легко удавалось закрывать глаза на очевидное. Так он сделал и на этот раз.
Почему сразу — пулю?!
Они его просто пугают, вот и все. Не станут они заморачиваться из-за какого там риэлтора! И потом, он же может вернуть им гонорар. Послать, блин, по почте, и всех делов!
Эти мысли — абсурдные, трусливые, — помогли ему взять себя в руки.
У него не было другого выхода, кроме как поверить в них и действовать соответственно.
К приходу жены он выглядел спокойным, уверенным в себе человеком и был очень деловит.
Конечно, никаких денег возвращать он не станет. И в офис не пойдет, это точно. Он просто уползет на дно и станет выжидать. Жаль упущенных возможностей, ох, как жаль, однако своя шкура дороже трехуровневого коттеджа на берегу Суры.
На полученный гонорар вполне можно безбедно существовать некоторое время. И на постой у Беллочки хватит. Там его никто искать не станет, уж точно. В «Тарханах» их, конечно, видели вдвоем, но это ничего не значит. Она для них случайная шлюха, которую он снял на выходные. Найти ее не проблема, но только пока она сама в стадии поиска очередного богатого папика. А Балашов с удовольствием возьмет ее на содержание, избавив от надобности высиживать клиентов по кабакам.
Абонент временно недоступен.
И на-ка, выкуси!
Ободряя себя подобными мыслями, он улегся в постель, решив выспаться хорошенько до вечера, когда в темноте можно будет прошмыгнуть мимо «охраны». Если таковая имеется.
Когда он проснулся, Алена сидела в кресле с вязанием. Вот об этом он не подумал. Забыл. Объясняться с женой не было никакого желания.
Даже не поужинав, он стал собирать вещи. Стараясь не смотреть ей в глаза, бросил какие-то пустые, ненужные слова. Зачем-то пообещал звонить.
Всем существом он был уже далеко отсюда, судорожно решая, как поступить, если обнаружится слежка. Слава Богу, ее не оказалось! Во всяком случае, до сих пор его не нашли.
А может быть, уже и не ищут?! И можно выйти из подполья и начать жить в свое удовольствие?
Черт, никто ведь не придет и перемирие не объявит! Собственное бессилие раздражало невероятно, и оставалось только накачиваться водкой, чтобы хоть немного скрасить бессмысленное ожидание свободы.
Хм, вместо муниципальной тюрьмы он заимел свою личную, домашнюю камеру. Как же так вышло?!
Все прошло нормально, и она даже не побледнела, войдя следом за Ташкой в коридор. По крайней мере, отражение в зеркале выглядело вполне нормально.
Все бы ничего, только зачем-то пришел новый день. Зачем, зачем?
Она привыкнет, конечно. Это неизбежно — привыкание. Сначала надо научиться не замечать, не ставить на стол три тарелки, не ждать скрежета ключа в замке. Потом — не вспоминать.
Наука трудная, кто ж спорит. Словно бы она всю жизнь была левшой, а теперь вынуждена писать правой рукой. Постоянно одергивать себя и следить, чтобы левая ни в коем случае не бралась за карандаш.
Утром в понедельник Ташка спросила вдруг, почему не звонит Балашов.
Вы, говорит, что, так серьезно поругались?
Алена посмотрела на нее с удивлением. Разве Ташка не знает? Разве она ей не сказала? Дочь имеет право знать, а как же! Алена, наверное, просто забыла. Такое бывает…
Что-то творилось неладное. Зловеще хмурилось небо, в стекло, будто предупреждая о чем-то, бились ветки березы, Все, все вокруг дышало угрозой. Будто за каждым углом подстерегала опасность. Жизнь готовила очередную подлость.
Куда уж? Может быть, хватит? Лешка ушел, и она еще не вполне готова защищаться. Пожалуйста, дайте время! Ей надо совсем немного — отдышаться, осмотреться, залатать дыры в бронежилете.
Ну, пожалуйста!
Неизвестно, кого она умоляла, глядя на Ташку растерянными, больными глазами. Дочь ждала чего-то. Ах да, почему не звонит Балашов.
— Вообще-то он обещал, — вспомнила Алена и достала с полки забытую им пачку сигарет.
Повертела в руках, вынула одну штуку, огляделась в поисках огня.
Ташка покосилась недоуменно.
— Мам, ты чего? Куришь, что ли? — протянула она, когда Алена чиркнула спичкой.
Алена кивнула и затянулась.
— Значит, и правда, здорово поцапались, — догадалась Ташка. — И ты теперь решила травануться с горя?
— Мы не ругались. Он ушел совсем. Мы характерами, наверное, не сошлись.
