Ха! Теперь уж точно никто и ничего не может ей запретить! И ожидать расплаты просто глупо. Она взрослая женщина и сама решает, валяться ей на кровати или, чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину до ломоты в позвоночнике, слушать Шопена.
Как учили в детстве.
Оно давно позади, и слава Богу!
Может, если бы тогда кто-то объяснил ей, что отступать от правил не страшно и не стыдно, все было бы намного проще. Может быть, она решилась бы поговорить с Лешкой — так, как хотела, а не так, как должна была.
Даже возможно, что она впала бы в истерику, била посуду, требовала бы объяснений.
И — кто знает?! — вдруг стало бы легче?
Но никто не объяснил. Она точно знала, что выяснять отношения на повышенных тонах — нельзя. Ведь при любых обстоятельствах нужно сохранять собственное достоинство, а значит — нужно выглядеть невозмутимой и… равнодушной. Мама говорила, что многие люди не понимают истинного значения этого слова. Равнодушие — вовсе не болезнь души, а просто ровное отношение ко всем окружающим.
Стоит чуть сдвинуться от него в сторону — и тебе конец!
Слезы, истерики, беспричинное веселье, дикий смех — фу, это же вульгарно, в конце концов!
В их доме всегда было тихо. И она почти поверила, что тишина и спокойствие — синонимы счастья. И, сама того не замечая, старательно создавала себе такое же. И не понимала, почему не чувствует восторга и упоения, ведь все по правилам и как должно быть.
Она никогда не кричала на него. Не устраивала скандалов. Не жаловалась на плохое самочувствие или на то, что в школе ее снова обошли с премией. Она все делала, как надо.
И продолжала бы в том же духе.
Какое счастье, что Ташке пришло в голову поваляться на кровати!
— Давай петь! — острый маленький кулачок пихнул Алену в бок.
Та, прежняя Алена, которая существовала по правилам, наверное, растерялась бы.
А нынешняя только задумчиво почесала нос.
— А что петь-то? Я модных песен не знаю.
— Ну их, модные! — отмахнулась Ташка. — Народные давай.
В общем-то, она и народных никогда особо не пела.
Но они затянули «По Дону гуляет». Честное слово! А потом — «Калинку». И еще что-то бравое. Пели вдохновенно, прикрыв глаза, и, помогая себе, водили руками в воздухе, словно дирижеры. Когда забывали слова, прочувствованно начинали мычать или блеять и одновременно срывались на хохот.
— Ты что?
— А ты что??
— Я слов не знаю!
— Я тоже. Давай вот эту… как там… И все начиналось снова.
Они дошли до «Во поле березонька стояла», когда в стену загрохотали соседи.
Алена с притворным ужасом прижала палец к губам и кивнула на часы. Было одиннадцать вечера.
Не сговариваясь, они почему-то ринулись на кухню, перегоняя друг друга. Алена плотно прижала кухонную дверь, привалилась к стене и облегченно расхохоталась — такого с ней не случалось уже давно.
Ташка постанывала где-то рядом, в изнеможении упав на табуретку.
Они не сразу услышали звонок в дверь.
А услышав, уставились друг на друга.
— Нас решили обезвредить, — догадалась Ташка. — Соседи ОМОН вызвали. Или скорую.
У Алены от смеха закололо в боку.
— Позвонят-позвонят и уйдут, — обессиленно пробормотала она, махнув рукой.
Но в дверь продолжали ломиться.
— Однако они сами уже ведут себя неприлично, — взяв себя в руки, Алена пошла в прихожую.
Ташка поплелась следом — оказывать моральную поддержку.
— Извините, пожалуйста, мы уже все поняли! — проговорила Алена, открыв дверь.
На пороге стояли неизвестные плечистые парни. Среди жильцов своего дома она таких никогда не встречала.
— Мам, закрывай дверь быстрее! — пискнула за спиной Ташка. — Это же бандиты натуральные!
Парни на бандитов не отреагировали, но один всунул огромную лапищу в дверной проем, и теперь при всем желании закрыть дверь стало невозможно.
— Надо поговорить, — заявил между тем второй.
— О чем?! Вы кто? Мы больше шуметь не будем!
— Конечно, не будете, — улыбнулись оба сразу, и от этих улыбок Алене сделалось нехорошо.
Незваные гости впихнули ее в квартиру и вошли следом. В коридоре моментально стало тесно.
Алена таращилась на них и ровным счетом ничего не соображала.
Это милиция?
Или, на самом деле, их пришли грабить?
Но тогда надо звать на помощь, орать во весь голос. Она набрала воздуха в грудь, открыла рот и… ничего не случилось. Из горла вырвалось какое-то шипение, словно там вода в чайнике выкипала. Черт подери, они же весь вечер распевали русские народные песни!
Может, просто сделать вид, что ничего особенного не происходит? Затаиться в уголке и переждать, пусть себе грабят, жалко, что ли?
Господи, да ведь Ташка здесь!
В считанные секунды Алена пришла в себя.
Орлиным взглядом она окинула прихожую и метнулась в сторону к обувной полке. Лешка почему-то предпочитал хранить там молоток. Она не знала, как смогла вспомнить об этом, и не поняла, что произошло в следующий момент.
Рука ощутила приятную тяжесть, Алену бросило вперед, что-то темное мелькнуло перед глазами, раздался громкий мат, запястье вдруг словно обожгло, но она успела вложить всю силу в бросок, и молоток не просто упал, а ударил кого-то…
Этот кто-то издал поросячий визг, подогнув ногу.
— Мама! Мамочка! — Ташка билась в углу, стуча в соседскую стену маленьким красным от натуги кулачком.
— Караул! Пожар! Спасите! Это невозможное что-то!
Алена услышала, будто со стороны, собственное звериное рычание, увидела, как пальцы снова сжали молоток, а потом перед глазами поплыла красная дымка.
Она не подпустит их к Ташке!!!
Хотите грабить — пожалуйста, а ребенка пугать она не позволит, ясно?!
— Уходим! Уходим, я сказал!
Две тени метнулись к двери, одна подвывала, другая материлась страшным шепотом. В подъезде раздался топот, и через минуту все стихло.
— Ташка? — прохрипела Алена. Куда она делась?
Дочь выскочила из кухни, утирая слезы.
— Я в милицию хотела звонить, и забыла как — ноль один или ноль три?
— Ноль два, — сказала Алена нормальным голосом, закрыла дверь на все замки и заплакала.
Почему-то Ташка сразу поняла, что пугаться этих слез не надо, а только прижалась к материнскому боку и сладко запыхтела.
— Все хорошо, — уверенно пробормотала Алена, гладя рыжие вихры.
— Ну, что? Шефу будем докладывать?
— Да ты охренел! Мало мне эта сука ногу отбила, еще шеф добавит!
— А чего делать?
— Е-мое! Че ты ко мне пристал, а? Говорил я тебе, пушку возьми, говорил? А ты! «Че светиться! Там одна баба с дитем, поговорим ласково, сразу расколются!» Баба, твою мать! Она мне чуть коленную
