И камера закружилась над их головами, то приближаясь, то поднявшись высоко, охватывала умытый дождем Париж, набережную, макушки деревьев. А потом в город входили сиреневые таинственные сумерки, и не было ничего прекрасней на свете этого вечера в осенних одеждах, и мужчина с мотоциклетном шлемом в руках все стоял рядом с женщиной в белом пальто, и лиц их было уже не видно, но Алена точно знала, что они счастливы.
Она не помнила внятной концовки — лишь острое ощущение чуда, случившегося с этими двумя, и неожиданную, пронзительную грусть оттого, что в жизни так не бывает. Теперь ей казалось, что с этим фильмом кончилось ее детство, нет, конечно, куклы остались на своих местах и в салочки она играла с прежним вдохновением, только неведомая раньше печаль время от времени пробиралась в душу, напоминая, что самое главное, самое дорогое никогда не исполнится. То, о чем рассказали лица влюбленных с огромного экрана кинотеатра. То, что дорисовало воображение. То, что отозвалось в сердце сладкой болью — на всю жизнь.
Она мечтала двадцать лет и будет мечтать дальше. О том, как сияет Париж, а в маленьком уютном кафе пахнет круассанами и лучшим кофе на свете. И она — в белом пальто! — сидит за столиком, ожидая человека, который научит любить его простой земной любовью. И ее дочь нетерпеливо ерзает рядом, тоже в белом пальто, уже перепачканном шоколадными крошками, любопытная, будто обезьянка, вспыльчивая и насмешливая, с глазами как выстрел. Они знают, что ждать осталось недолго, совсем чуть-чуть.
…Жаль, что этого никогда не случится.
Колючий мелкий дождь бил в лицо, сыпал за воротник, ветер ныл противно, будто избалованное дитя, прохожие идиоты то и дело задевали своими дурацкими зонтами, лужи стояли по колено, и конца всему этому не предвиделось.
Дудки!
Он улыбнулся внезапно улыбкой победителя, поплотней закутываясь в плащ.
Вот уж дудки!
Все это кончится очень скоро, и никакие кретины больше не посмеют толкать его в бок на узкой слякотной дороге, и никакой дождь не станет помехой на пути его «мерседесу». Или «вольво», он еще точно не решил.
Все изменится. Этого шанса он не упустит! Он слишком долго ждал свою синюю птицу, он устал, в конце концов, и заслуживает отдыха. Отдыха не дома в постели с женой — о, безусловно, хорошей женой, самой лучшей, которую только можно найти, любящей, нежной, верной, домовитой! Она его обожает, это точно. И он к ней относится совсем неплохо. Но, черт подери, кто бы знал, как надоел ему этот рай, созданный в отдельно взятой квартире! Эти убогие занавесочки, покрывальца, прихваточки, вышитые вручную — может, красиво, хрен его разберет, но так и разит бедностью! — эта уютная простота, этот тщательно подобранный интерьер, в котором так и хочется выть от безысходности. Потому что задыхается он здесь, задыхается и все! Ему не нужен диван из магазина «Комфорт» за три с половиной тысячи рублей! Его не пучит от радости при виде добротного, под старину, комода с распродажи. И он не желает, — слышите, НЕ ЖЕЛАЕТ! — покупать стиральную машину в кредит.
Ему надоело!
Фух!
Из-за угла, словно крокодил со светящимися глазами, выползла длинная машина. И наподдав газку, шофер энергично въехал в лужу, так что во все стороны полетели брызги.
Ну, все!
Сжав кулаки, он стоял и смотрел, как грязные потеки стекают с колен. Потом его словно прорвало, и многосложные матерные пируэты понеслись вдогонку шутнику за рулем лимузина.
Встретиться бы с тобой в темном переулке, объяснить бы, что за такие приколы бывает!.. Впрочем, нет. Ни драться, ни объяснять толково он не умел.
И плевать! Зато теперь у него будет полно времени, чтобы этому научиться. Не придется тратить его на всякую ерунду типа работы, муторных переговоров, обычно заканчивающихся ничем, отчетов начальству, дороги домой на общественном транспорте в час пик, тягостных дум, где бы достать много денег, и сногсшибательных видений, как их потратить. Вот провернет пару сделок для этой красотки, и можно будет не мечтать, а действовать. В первую очередь он, конечно, купит машину. И уедет на ней подальше от диванов с распродажи, в новый дом с подвесными зеркальными потолками, джакузи, десятком спален, витой лестницей и подземным гаражом. И еще с этим… как его… обогревом пола, вот. Хоть ему всего тридцать два, мерзнет он постоянно, словно старик. Да и вообще обогрев полов — штука нужная. Ну, а если и не нужная, какая разница?! Главное, что будет возможность это сделать. Будет, будет.
Конечно, ему страшновато. Но адреналин, словно кем-то впрыснутый в кровь, уже растекся по всему телу, завладел целиком и полностью и теперь командовал: «Не оглядывайся! Не медли!» Так что панике он не поддастся, нет! Он все сделает правильно, и скоро все узнают, чего он стоит на самом деле. И эти тупые козлы, которым просто повезло до такой степени, что они безболезненно сыплют деньгами направо и налево. И пронырливые шакалы, называющие себя его коллегами. И женщина, ждущая его с ужином и рассказами о своей трудной, скучной учительской работе.
Наверное, ему все-таки стыдно перед ней. Даже пару раз мелькнула мысль, не предупредить ли ее о надвигающихся переменах. Хотя бы намекнуть. Или как бы ненароком спросить совета, прикинувшись, что речь идет о ком-то другом. Она умная, его жена. Она поддержала бы его, подсказала кое-что, в чем он не слишком разбирается.
Но с другой стороны, еще неизвестно, захочет ли он с ней остаться, когда все будет кончено и целый мир окажется у его ног. Конечно, он любит ее, и все такое. Но ведь мужчине нужно разнообразие?
Собственные мысли казались ему очень верными, логичными, мудрыми. Однако, что-то не давало покоя. Что-то вроде камешка в ботинке — маленького, но острого.
Быть может, это называлось чувством вины?
Как бы там ни было, такая мелочь не помешает ему исполнить задуманное. Все же совесть требовала хоть какого-то успокоения. Отряхиваясь, будто мокрая собачонка, он зашел в супермаркет и потратил уйму денег на бестолковую вкусную еду, дорогое шампанское, какие-то сувенирчики и безделушки.
Он так и не обратил внимания на машину с заляпанными номерами, которая неторопливо ползла за ним следом.
— Если Балашов снова сидит за моим компьютером, я его убью! — заявила Ташка, когда они с Аленой, уставшие и промокшие, бежали от остановки домой.
Но Балашова еще не было, и Ташка, стуча зубами от холода, первым делом уселась проходить пятый — или пятнадцатый? — уровень какой-то своей космической стрелялки.
Ну, что за девчонка растет?!
— Надень, — Алена сунула дочери теплые носки и принялась растирать полотенцем золотистые лохматульки, с которых капала на ковер водица.
Ташка фыркала и уворачивалась.
— Иди ты, мама, лучше в душ!
— И пойду!
Через полчаса, распаренная и довольная жизнью, Алена завернулась в пушистый халат и вышла на кухню. Каждый раз ее удивляло и повергало в состояние какого-то совершенно детского восторга наличие этой самой кухни, которая целиком и полностью принадлежала ей. Впрочем, как и вся квартира. Когда несколько лет назад умерла престарелая тетка — то ли папина троюродная сестра, то ли внучатая племянница маминой бабушки — ее двухкомнатные хоромы с видом на Суру достались Алене. Неизвестно, почему старушка вспомнила о ней, но факт оставался фактом — прождав положенные полгода, выдержав возмущенные нападки родителей: «Зачем тебе целая квартира?! Надо быть скромней! Возвращайся домой, а тетину жилплощадь мы будем сдавать», — Алена вступила в законные права наследства. О, неописуемое блаженство с тех пор нисколько не убавилось!.. Все здесь она переделала по-своему, и каждый сантиметр был дорог, и запахи в квартире витали особенные, очень родные. В том доме, где Алена выросла, обычно пахло хлоркой — мама поддерживала прямо-таки стерильную, больничную чистоту; луком — папа считал, что в нем больше всего витаминов, и чтобы зазря не выкидывать деньги, выращивал его в баночках на подоконнике; голыми стенами — родителям в голову не приходило повесить картинку или — Боже упаси, какое мещанство! — ковер. Нет, они не были скупы, просто искренне полагали, что лучше потратиться на
