«Нет больше сил, Государь! Настал предел терпению… Государь! Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества; дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, пусть он правит вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье вырывают, чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение».
Традиционной была форма петиции, но не ее содержание. Рабочие просили монарха даровать им народное представительство:
«Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой»[27].
Напрашивается вывод, что либо сами рабочие, либо их политические лидеры прибегли к мифу о царе с тем, чтобы сформулировать революционные требования. Самодержца, однако, даже не оказалось во дворце; мирных демонстрантов встретили залпами из винтовок: под огнем царских войск полегли тысячи.
Кровавое Воскресенье стало прелюдией к революции 1905 года: тогдашнее либеральное общество увидело в нем свидетельство все усиливающегося духовного и политического банкротства романовской династии. После 1905 г. самодержавие не могло больше находить опору в наивном монархизме, чтобы сохранить власть[28]. Поразительный факт: ни отречение Николая Второго в 1917 г., ни убийство царской семьи год спустя не вызвали в народе никакого протеста.
Наивный монархизм далек от полной неискушенности. Общепринятая формула крестьянских требований бралась на вооружение и крестьянами, и правительством, — и, наконец, революционерами. Представители радикальной интеллигенции, стремившиеся повлиять на деревню, должны были научиться извлекать выгоду из народных концепций власти. Спустя всего лишь два десятилетия после 1905 года новые правители России использовали приобретенный ими опыт для создания культа Ленина. Многие в народе продолжали ждать подлинного избавителя. «Он и Ленин-то, говорят, не настоящий, — с таинственным видом сообщил рабочий писателю Ивану Бунину в 1918 г., — энтого давно убили, настоящего-то»[29]. Другие были готовы считать Ленина «настоящим», поскольку он дал им землю и нераздельно слился в их сознании с образом России.
Святые — герои пера и пистолета
У русской интеллигенции издавна существовали собственные святцы, куда заносились имена героических борцов (часто совсем не тех, кого чтил народ). Культ Ленина явился кульминационной точкой процесса ступенчатого развития в среде радикально настроенной интеллигенции. Отсчет следует вести от культа Пушкина — культа проникнутого духом байронизма; позднее политизированный подход к оценке всякой литературной деятельности дал толчок культу Чернышевского; наконец, ореолом почти театрального героизма были окружены самоотверженные аскеты — русские террористы. В начале XX века, когда над социологической мыслью возобладали религиозные тенденции, течение внутри большевизма, известное под названием «богостроительство», обратилось к поискам новой религии. Двадцать лет спустя богостроители Леонид Красин и Анатолий Луначарский внесли ощутимую лепту в обожествление вождя; под их руководством было осуществлено бальзамирование тела Ленина и возведен мавзолей на Красной площади.
Духовная и политическая жизнь образованного общества в эпоху Николая Первого (1825–1855) находилась под тройным жестким гнетом — цензуры, бюрократии и полиции. При самодержавном режиме, когда жестоко преследовалось малейшее печатное проявление свободной политической мысли (сурово каралось законом даже простое чтение запрещенных к ввозу и подлежащих конфискации так называемых «нелегальных, подрывных» книг) — в таких условиях литература играла в жизни просвещенных россиян первостепенную роль. Литература — и в особенности ее высшая форма, поэзия — служила чуть ли не единственным средством для выражения «истины».
Творец новых идей, обладатель таланта, способного невозбранно проникать в людские души — при том, что все иные пути заграждены цензурой и охранкой, и даже в столицах царит невыносимо удручающая провинциальная скука — такой человек не мог не снискать всеобщего почета и признания. Им был Александр Пушкин: его первого возвели в ранг божества широчайшие слои русской интеллигенции. Этот великий русский поэт (1799–1837), пользовавшийся громкой прижизненной славой, был и остается предметом любви и поклонения вплоть до сегодняшнего дня. Русские читатели поныне заучивают его стихи наизусть, подолгу всматриваются в скульптурные изображения юношеского лица, толпами посещают излюбленные места поэта — такие, как Царское Село (ныне город Пушкин) и музей-квартиру на набережной реки Мойки, где поэт умер в возрасте тридцати семи лет. Неувядающая любовь русских к Пушкину носит ярко выраженный личностный характер.
писала Анна Ахматова в 1911 году[30]. Вполне согласуется с обостренно чутким восприятием русскими гениальности, непременно сопряженной для них с нравственным уроком, следующий эпизод: после произнесения Достоевским знаменитой речи о Пушкине в Обществе любителей российской словесности 8 июня 1880 г., посвященной открытию памятника Пушкину в Москве, великого романиста провозгласили «больше, чем гением» и приветствовали криками:
«Вы наш святой, вы наш пророк!»[31].
Представление о том, что гениальный писатель должен служить нравственным образцом, отозвалось позднее в культе Ленина, когда биография его всячески идеализировалась, а его сочинения были приравнены к скрижалям. Более того, мы увидим, что Ленин желал, чтобы его последователи брали с него пример, как сам он подражал своему образцу — Н. Г. Чернышевскому.
Три величайших человека в истории — это Иисус Христос, апостол Павел и Николай Чернышевский, — писал один русский публицист 1860-х годов[32]. Чернышевский, сын священника, воспитанный в религиозном духе, уроженец Саратова — провинциального города на Волге, стал кумиром для нескольких поколений русских радикалов и оказал огромное влияние на развитие русской революции. Критик и романист, Чернышевский (1828–1889) вел аскетический образ жизни; сосланный на длительный срок каторжных работ в Сибирь, он сделался для русских радикалов великомучеником.
Роман Чернышевского «Что делать?» (1863) был восторженно принят народниками и теми, кто им сочувствовал; позднее Ленин отметил:
«Он меня всего перепахал»[33].
Это роман-утопия: многие критики отказывали ему в художественных достоинствах, которые и в самом деле невелики. Но в романс описывается поколение «новых людей» (революционеров), готовящихся посвятить всю свою жизнь делу освобождения угнетенного народа. Они мечтают об устройстве небольших коммун и организуют кооперативные мастерские.
