службы, а равно развёрнутой программы действий с целью наблюдения, сотрудничества, сдерживания и нейтрализации или ликвидации сил космической инвазии в зависимости от конкретной развивающейся ситуации. Решение каждой частной задачи должно предусматривать разные степени вовлеченности: от некоторого разумного минимума до всей мощи Соединённых Штатов и их союзников. Специальная служба, создание которой нами рекомендуется, могла бы взять на себя попутно параллельное решение целого ряда менее трансцендентных, но тем не менее важных с точки зрения обеспечения национальной безопасности задач.
С искренним уважением
Прочитав письмо один раз, Мейседон прочитал его и повторно, бегло просматривая одни части и внимательно, даже более внимательно, нежели первый раз, — другие. Потом аккуратно, но без прежней почтительности закрыл папку. Этот своеобразный, порхающий звук расслышал Кейсуэлл и, оставшись стоять возле окна, повернулся лицом к Мейседону.
— Разочарованы? Только не юлите, Генри, говорите откровенно.
— Разочарован — не то слово, но…
— Понимаю. Я тоже был разочарован, когда меня познакомили с этим письмом. Оригинально, неглупо, недурно читалось бы в рамках специального исследования или в качестве предисловия к хорошему фантастическому роману. Но как основа для реальной программы выглядит слишком экзотично и недостаточно солидно. Не так ли?
Советник президента стоял спиной к свету. Мейседон не видел выражения его лица, поэтому он ограничился тем, что осторожно согласился:
— Примерно так.
Кейсуэлл оттолкнулся от подоконника, на который опирался сцепленными за спиной руками, и подошёл к курительному столику. Не торопясь, выбрал трубку и, набивая её «кэпстеном», негромко спросил:
— Вам сорок восемь, Генри? Не приходила вам ещё мысль, что пора увековечить своё имя каким-нибудь великим деянием?
Несколько огорошенный этим вопросом, Мейседон не сразу нашёлся с ответом, а Кейсуэлл, покосившись на него, с прежней размеренностью продолжал:
— Все мы в зрелом возрасте грешим мечтами о славе. Честолюбие — двигатель прогресса и источник личных ошибок. Прославиться, вписать своё имя в скрижали истории можно разными путями. Мы в равной мере… — Кейсуэлл чиркнул длинной, тонкой спичкой, раскурил трубку и пыхнул дымом. — Мы в равной мере помним и Фидия, который создал бессмертные произведения искусства, и Герострата, спалившего в Эфесе храм Артемиды. Мы помним Александра Македонского и Нерона, Гарибальди и Аль Капоне.
Мейседон не совсем понимал, куда клонит советник президента, и терпеливо ждал продолжения. Кейсуэлл присел на угол письменного стола с трубкой в правой руке, Мейседон механически отметил, что, скорее всего, это пенковая трубка.
— Франклин Рузвельт был великим человеком и остался бы в памяти людей даже в том случае, если бы судьба не сделала его крёстным отцом атомной бомбы. А Гарри Трумэн? — Кейсуэлл пыхнул дымом и посмотрел на полковника своим загадочным, серьёзно-улыбчивым взглядом. — Боюсь, что, подписывая приказ об атомной бомбардировке мирных японских городов, он руководствовался не только объективными военными и политическими мотивами, но и соображениями пусть скандальной, но все-таки бессмертной славы. Чем же ещё этот безликий Гарри мог зацепиться в памяти народов? — Кейсуэлл поднял глаза на портрет покойного Кеннеди и продолжал печально, понизив голос: — Судьба Джона Фицджеральда противоречива и трагична, но люди сохранят добрую память о нем. Сохранят хотя бы потому, что шаг Армстронга на лунную поверхность был ретроспективным выражением его воли и решимости. Но чем может похвалиться последующая вереница президентов? Бесславным завершением войны во Вьетнаме? Иранской катастрофой? Возвеличиванием сионизма? Или, может быть, расовыми волнениями, инфляцией, безработицей и энергетическим кризисом?
Мейседон кашлянул и беспокойно заёрзал в кресле. Кейсуэлл искоса взглянул на него и усмехнулся, последний раз пыхнул ароматным дымом и, неторопливо выбивая пепел из трубки, успокоил:
— Не волнуйтесь, полковник. Я не собираюсь организовывать дворцовый переворот, покушение на президента или хотя бы в малейшей степени способствовать трансформации нашей социальной системы. Моя сфера не политика, а специальные вопросы. Но я обязан уметь мыслить чётко, логично и беспристрастно. Собственно, за это я и получаю деньги, поверьте мне, немалые. — Кейсуэлл продул трубку, аккуратно уложил её на подставочку и поднял взор на девиз, начертанный китайскими иероглифами. — В течение долгого времени здесь красовалось латинское изречение: «Синэ ира эт студио», что значит — без гнева и пристрастия. Я всегда стараюсь следовать этому правилу. Мои единственные божества — факты, лишь перед ними склоняю я свою голову.
Мейседона начал раздражать этот тон — тон ненавязчивого, но ощутимого превосходства. Раздражать в тем большей степени ещё и потому, что в глубине души полковник чувствовал — для выбранной линии поведения у Кейсуэлла были определённые основания. По этой и по некоторым другим, весьма прозрачным для искушённого человека причинам Мейседон счёл нужным сказать:
— Должен признать — я человек военный, а потому и консервативный. Я, простите меня, как-то не привык к тому, чтобы в моем присутствии о президентах и нашей политике говорили так вольно и свободно.
Довольно бесцеремонно разглядывая полковника, Кейсуэлл усмехнулся:
— Понимаю. Подстраховка никогда не мешает.
— Вы не так меня поняли, — с некоторым смущением возразил Мейседон.
— Может быть, — охотно согласился советник. — Не всегда понимаешь самого себя, как же можно претендовать на безошибочное понимание других? Вот нам с вами письмо пятерых учёных, обеспокоенных космической угрозой, якобы нависшей над Землёй, показалось недостаточно солидным, а вот на президента оно произвело куда более серьёзное впечатление.
Лицо Мейседона вытянулось, такого поворота событий он никак не ожидал! Мейседон весьма определённо полагал, что его пригласили как раз для того, чтобы оценить серьёзность письма и целесообразность представления его на суд президента. И вдруг…
— Последовало распоряжение, и государственная машина послушно завертелась в этом несколько неожиданном направлении. — Кейсуэлл загадочно посматривал на полковника своим серьёзно-насмешливым взглядом, и было совершенно непонятно, как сам-то он относится к случившемуся. — Совокупность разрабатываемых контркосмических мероприятий получила наименование программы «Инвазия». Разработка её велась большой группой учёных под руководством личного советника президента по специальным вопросам — моего предшественника на этом ответственном посту.
Кейсуэлл задумчиво посмотрел на бутылку сухого мартини, словно размышляя, стоит выпить рюмочку или нет. Мейседон не без интереса ждал продолжения.
— Вы, наверное, полагаете, что мой предшественник проявил безответственность или оказался недостаточно компетентным в инопланетных делах? Наоборот! Он развил бешеную энергию, признаюсь откровенно, я бы не сделал и десятой доли того, что удалось сделать ему. Это объясняется тем, что он был человеком несколько мистического склада, издавна увлекался сбором и анализом фактов о трансцендентных явлениях. И нет ничего удивительного в том, что он с удовольствием возился с программой «Инвазия» и, проталкивая её по лабиринту бюрократического аппарата, проявил удивительную настойчивость и изворотливость. Например, он быстро понял, что идея контркосмических мероприятий в своём рафинированном виде вряд ли найдёт достаточное число солидных сторонников и, опираясь на одну из проходных фраз письма, обратился за поддержкой к военным. В этом лагере он встретил полное взаимопонимание и заручился своего рода рекомендательным письмом, подписанным группой влиятельных генералов. С этим дополнительным письмом программа «Инвазия» начала уже практическое коловращение. Последовали осторожные консультации. Программа была представлена так, будто речь идёт о сугубо теоретическом исследовании, а не о комплексе практических мероприятий. Был создан специальный комитет, финансирование шло через НАСА и министерство обороны по графе неподотчетных расходов. Поддержка военных, выступивших с идеей борьбы с космическими десантами вероятных противников, позволила сравнительно легко утвердить эти ассигнования в конгрессе, тем более что они оказались весьма
