засмеялся.
– Я вижу, ты все такой же… флегматик, каким ты был в пансионе.
– На что я буду меняться?
– И говорят, – прибавил Санин с особым ударением на слово «говорят», – что твоя жена очень богата.
– Говорят и это.
– А тебе самому, Ипполит Сидорыч, разве это неизвестно?
– Я, брат, Дмитрий… Павлович? – да, Павлович! в женины дела не мешаюсь.
– Не мешаешься? Ни в какие дела?
Полозов опять повел глазами.
– Ни в какие, брат. Она – сама по себе… ну и я – сам по себе.
– Куда же ты теперь идешь? – спросил Санин.
– Теперь я никуда не иду; стою на улице и с тобой беседую; а вот как мы с тобой покончим, отправлюсь к себе в гостиницу и буду завтракать.
– Меня в товарищи – хочешь?
– То есть это ты насчет завтрака?
– Да.
– Сделай одолжение, есть вдвоем гораздо веселее. Ты ведь не говорун?
– Не думаю.
– Ну и ладно.
Полозов двинулся вперед, Санин отправился с ним рядом. И думалось Санину – губы Полозова опять склеились, он сопел и переваливался молча, – думалось Санину: каким образом удалось этому чурбану подцепить красивую и богатую жену? Сам он ни богат, ни знатен, ни умен; в пансионе слыл за вялого и тупого мальчика, за соню и обжору – и прозвище носил «слюняя». Чудеса!
«Но если жена его очень богата – сказывают, она дочь какого- то откупщика, – то не купит ли она мое имение? Хотя он и говорит, что ни в какие женины дела не входит, но ведь этому веры дать нельзя! Притом же и цену я назначу сходную, выгодную цену! Отчего не попытаться? Быть может, это все моя звезда действует… Решено! попытаюсь!»
Полозов привел Санина в одну из лучших гостиниц Франкфурта, в которой занимал уже, конечно, лучший номер. На столах и стульях громоздились картоны, ящики, свертки… «Все, брат, покупки для Марьи Николаевны!» (так звали жену Ипполита Сидорыча). Полозов опустился в кресло, простонал: «Эка жара!» – и развязал галстух. Потом позвонил обер-кельнера и тщательно заказал ему обильнейший завтрак. «А в час чтобы карета была готова! Слышите, ровно в час!»
Обер-кельнер подобострастно наклонился – и рабски исчез.
Полозов расстегнул жилет. По одному тому, как он приподнимал брови, отдувался и морщил нос, можно было видеть, что говорить будет для него большою тягостью и что он не без некоторой тревоги ожидал, заставит ли его Санин ворочать языком, или сам возьмет на себя труд вести беседу?
Санин понял настроение своего приятеля и потому не стал обременять его вопросами; ограничился лишь самым необходимым; узнал, что он два года состоял на службе (в уланах! то-то, чай, хорош был в коротком-то мундирчике!), три года тому назад женился – и вот уже второй год находится за границей с женой, «которая теперь от чего-то лечится в Висбадене», – а там отправляется в Париж. С своей стороны, Санин также мало распространялся о своей прошедшей жизни, о своих планах; он прямо приступил к главному – то есть заговорил о своем намерении продать имение.
Полозов слушал его молча, лишь изредка взглядывая на дверь, откуда должен был явиться завтрак. Завтрак явился наконец. Обер-кельнер, в сопровождении двух других слуг, принес несколько блюд под серебряными колпаками.
– Это в Тульской губернии имение? – промолвил Полозов, садясь за стол и затыкая салфетку за ворот рубашки.
– В Тульской.
– Ефремовского уезда… Знаю.
– Ты мою Алексеевну знаешь? – спросил Санин, тоже садясь за стол.
– Знаю, как же. – Полозов запихал себе в рот кусок яичницы с трюфелями. – У Марьи Николаевны – жены моей – по соседству есть имение… Откупорьте эту бутылку, кельнер! Земля порядочная – только мужики у тебя лес вырубили. Ты зачем же продаешь?
– Деньги нужны, брат. Я бы дешево продал. Вот бы тебе купить… Кстати.
Полозов проглотил стакан вина, утерся салфеткой и опять принялся жевать – медленно и шумно.
– Н-да, – проговорил он наконец… – Я имений не покупаю: капиталов нет. Пододвинь-ка масло. Разве вот жена купит. Ты с ней поговори. Коли дорого не запросишь – она этим не брезгает… Экие, однако, эти немцы – ослы! Не умеют рыбу сварить. Чего, кажется, проще? А еще толкуют: фатерланд, мол, объединить следует. Кельнер, примите эту мерзость!
– Неужели же твоя жена сама распоряжается… по хозяйству? – спросил Санин.
– Сама. Вот котлеты – хороши. Рекомендую. Я сказал тебе, Дмитрий Павлович, что ни в какие женины дела я не вхожу, и теперь тебе то же повторяю.
Полозов продолжал чавкать.
– Гм… Но как я с ней переговорить могу, Ипполит Сидорыч?
– А очень просто, Дмитрий Павлович. Отправляйся в Висбаден. Отсюда недалече. Кельнер, нет ли у вас английской горчицы? Нет? Скоты! Только времени не теряй. Мы послезавтра уезжаем. Позволь, я тебе налью рюмку: с букетом вино – не кислятина.
Лицо Полозова оживилось и покраснело; оно и оживлялось только тогда, когда он ел… или пил.
– Право же… я не знаю, как это сделать? – пробормотал Санин.
– Да что тебе так вдруг приспичило?
– То-то и есть, что приспичило, брат.
– И большая сумма нужна?
– Большая. Я… как бы это тебе сказать? я затеял… жениться.
Полозов поставил на стол рюмку, которую поднес было к губам.
– Жениться! – промолвил он хриплым, от изумленья хриплым, голосом и сложил свои пухлые руки на желудке. – Так скоропостижно?
– Да… скоро.
– Невеста – в России, разумеется?
– Нет, не в России.
– Где же?
– Здесь, во Франкфурте.
– И кто она?
– Немка; то есть нет – итальянка. Здешняя жительница.
– С капиталом?
– Без капитала.
– Стало быть, любовь уж очень сильная?
– Какой ты смешной! Да, сильная.
– И для этого тебе деньги нужны?
– Ну да… да, да.
Полозов проглотил вино, выполоскал себе рот и руки вымыл, старательно вытер их о салфетку, достал и закурил сигару. Санин молча глядел на него.
– Одно средство, – промычал наконец Полозов, закидывая назад голову и выпуская дым тонкой струйкой. – Ступай к жене. Она, коли захочет, всю беду твою руками разведет.
– Да как я ее увижу, жену твою? Ты говоришь, вы послезавтра уезжаете?
Полозов закрыл глаза.
– Знаешь, что я тебе скажу, – проговорил он наконец, вертя губами сигару и вздыхая. – Ступай-ка домой, снарядись попроворнее – да приходи сюда. В час я выезжаю, карета у меня просторная – я тебя с собой возьму. Этак всего лучше. А теперь я посплю. Я, брат, как поем, непременно поспать должен. Натура требует – и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
Санин подумал, подумал – и внезапно поднял голову: он решился!
– Ну хорошо, согласен – и благодарю тебя. В половине первого я здесь – и мы отправимся вместе в Висбаден. Я надеюсь, жена твоя не рассердится…
Но Полозов уже сопел. Пролепетал: «Не мешай!» – поболтал ногами и заснул, как младенец.
Санин еще раз окинул взором его грузную фигуру, его голову, шею, его высоко поднятый, круглый, как яблоко, подбородок – и, выйдя из гостиницы, проворными шагами направился к кондитерской Розелли. Надо было предварить Джемму.XXXII
Он застал ее в кондитерской комнате, вместе с матерью. Фрау Леноре, перегнувши спину, измеряла небольшим складным футом промежуток между окнами. Увидя Санина, она выпрямилась и весело приветствовала его, не без маленького замешательства, однако.
– У меня, с ваших вчерашних cлов, – начала она, – все в голове вертятся мысли, как бы нам улучшить наш магазин. Вот тут, я полагаю, два шкафчика с зеркальными полочками поставить. Теперь, знаете, это в моде. И потом еще…
– Прекрасно, прекрасно, – перебил ее Санин, – это все надо будет сообразить. Но подите-ка сюда, я вам что сообщу.
Он взял фрау Леноре и Джемму под руки и повел их в другую комнату. Фрау Леноре встревожилась и мерку из рук выронила. Джемма встревожилась было тоже, но глянула попристальнее на Санина и успокоилась. Лицо его, правда озабоченное, выражало в то же время оживленную бодрость и решимость.
Он попросил обеих женщин сесть, а сам стал перед ними – и, размахивая руками да ероша волосы, сообщил им все: встречу с Полозовым, предполагаемую поездку в Висбаден, возможность продажи имения.
– Вообразите мое счастье, – воскликнул он наконец, – дело приняло такой оборот, что мне даже, быть может, незачем будет ехать в Россию! И свадьбу мы можем сыграть гораздо скорее, чем я предполагал!
– Когда вы должны ехать? – спросила Джемма.
– Сегодня же – через час; мой приятель нанял карету – он меня довезет.
– Вы нам напишете?
– Немедленно! как только переговорю с этой дамой – так тотчас и напишу.
– Эта дама, вы говорите, очень богата? – спросила практическая фрау Леноре.
– Чрезвычайно! ее отец был миллионером – и все ей оставил.
– Все – ей одной? Ну – это ваше счастье. Только смотрите не продешевите вашего имения! Будьте благоразумны и тверды. Не увлекайтесь! Я понимаю ваше желание быть как можно скорее мужем Джеммы… но осторожность прежде всего! Не забудьте: чем вы дороже продадите имение, тем больше останется вам обоим – и вашим детям.
Джемма отвернулась, и Санин опять замахал руками.
– В моей осторожности вы можете быть уверены, фрау Леноре! Да я и торговаться не стану. Скажу ей настоящую цену: даст – хорошо; не даст – бог с ней.
– Вы с ней знакомы… с этой дамой? – спросила Джемма.
– Я ее никогда в лицо не видал.
– И когда же вы вернетесь?
– Если ничем не кончится наше дело – послезавтра; если же оно пойдет на лад – может быть, придется пробыть лишний день или два. Во всяком
