Василиса Тимофеевна!
Будучи от природы человек необидчивый, как же бы мог я вам причинить неприятность. Если же я и действительно перед вами виноват, то именно скажу вам: намеки г-на Бублицына меня к тому способствовали, чего я никак не ожидал. А впрочем, покорнейше прошу вас на меня не гневаться. Я человек ч
Ваш покорнейший слуга
Онисим отнес это письмо по адресу.
Прошло две недели… Онисим каждое утро, по обыкновению, ходил в булочную. Вот однажды Василиса выбежала к нему навстречу.
— Здравствуйте, Онисим Сергеич.
Онисим принял мрачный вид и сердито проговорил:
— Здорово.
— Что ж это вы никогда к нам не зайдете, Онисим Сергеич?
Онисим угрюмо взглянул на нее.
— Что я зайду? Чаем небось не напоишь.
— Напою, Онисим Сергеич, напою. Только вы приходите. И с ромом.
Онисим медленно улыбнулся.
— Что ж, пожалуй, коли так.
— Когда же, батюшка, когда?
— Когда… Эх, ты…
— Сегодня, вечерком, угодно? заверните.
— Пожалуй, заверну, — возразил Онисим и поплелся домой ленивым и развалистым шагом.
В тот же день, вечером, в маленькой комнатке, подле постели, покрытой полосатым пуховиком, за неуклюжим столиком сидел Онисим напротив Василисы. Тускло-желтый, огромный самовар шипел и сипел на столе; горшок ерани торчал перед окошком; в другом углу, подле двери, боком стоял безобразный сундук с крошечным висячим замком; на сундуке лежала рыхлая груда разного старого тряпья; на стенах чернели замасленные картинки. Онисим и Василиса кушали чай молча, глядя в лицо друг другу, долго вертели в руках кусочки сахару, как бы нехотя прикусывали, жмурились, щурились и с свистом втягивали сквозь зубы желтоватую горячую водицу. Наконец, они опорожнили весь самовар, опрокинули кверху дном круглые чашечки с надписями — на одной: «за удоблетворение», а на другой: «невинно пронзила», крякнули, отерли пот и начали помаленьку разговаривать.
— Что, Онисим Сергеич, ваш барин… — спросила Василиса и не договорила.
— Что барин… — возразил Онисим и подперся рукой. — Известно что. А вам на что?
— Так-с, — отвечала Василиса.
— А ведь он (тут Онисим осклабился), ведь он вам, кажись, письмо писал?
— Писали-с.
Онисим покачал головой с необыкновенно самодовольным видом.
— Вишь, вишь, — проговорил он хрипло и не без улыбки, — ну, а что такое он писал вам?
— А разное написал. Что, дескать, я, сударыня Василиса Тимофеевна, так; что вы не думайте; что вы, сударыня, не обиждайтесь; и много такого написал… А что, — прибавила она, помолчав немного, — он у вас каков?
— Живет, — равнодушно отвечал Онисим.
— Серчает?
— Куда ему! Нет, не серчает. А что, он вам ндравится?
Василиса потупилась и засмеялась в рукав.
— Ну, — проворчал Онисим.
— Да на что вам, Онисим Сергеич?
— Да ну же, говорят.
— Что ж, — проговорила наконец Василиса, — они… барин. Разумеется… я… да и они уж… вы сами знаете…
— Как не знать? — важно заметил Онисим.
— Вам ведь, наконец, известно, Онисим Сергеич…
Василиса видимо приходила в волнение.
— Вы скажите ему-то, вашему-то барину, что я, дескать, на него не сержусь, а что вот, мол…
Она заикнулась.
— Понимаем-с, — возразил Онисим и медленно поднялся со стула. — Понимаем-с. Спасибо за угощенье.
— Вперед милости просим.
— Ну, хорошо, хорошо.
Онисим приблизился к двери. Толстая баба вошла в комнату.
— Здравствуйте, Онисим Сергеич, — сказала она нараспев.
— Здравствуйте, Прасковья Ивановна, — отвечал он также нараспев.
Оба постояли немного друг перед другом.
— Ну, прощайте, Прасковья Ивановна, — проговорил Онисим нараспев.
— Ну, прощайте, Онисим Сергеич, — отвечала она также нараспев.
Онисим пришел домой. Барин его лежал на постели и глядел в потолок.
— Где ты был?
— Где был?.. (За Онисимом водилась привычка с укоризной повторять последние слова всякого вопроса.) По вашему же делу ходил.
— По какому делу?
— А вы не знаете?.. К Василисе ходил.
Петушков замигал глазами и завертелся на постели.
— То-то вот и есть, — заметил Онисим и хладнокровно понюхал табаку, — то-то вот и есть. Вы всегда так. Василиса вам кланяется.
— Неужто?
— Неужто? То-то же вот и есть. Неужто!.. Велела сказать, что, дескать, отчего его не видать? отчего, дескать, не ходит?
— Ну, а ты что?
— Что я? Я ей сказал: глупа же ты, я ей сказал, — станут к тебе такие люди ходить! Нет, ты приди сама, я ей сказал.
— Ну, а она что?
— Оча что?.. Она… ничего.
— То есть, однако, как же ничего?
— Известно, ничего.
Петушков помолчал немного.
— Ну, и придет?
Онисим покачал головой.
— Придет!.. Больно, сударь, прытки. Придет!.. Нет, это уж вы того.
— Да ведь ты сам говорил, что того…
— Мало ли чего!
Петушков замолчал опять.
— Так как же, однако ж, братец?
— Как же?.. Вам лучше знать: вы барин.
— Ну нет, что уж тут…
Онисим самодовольно покачался взад и вперед.
