Том 10. Повести и рассказы 1881-1883

3–5). Ср.: Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. 3-е изд. М., 1966, с. 45.

Довольный человек^*

Этому стихотворению Тургенев намеренно отвел место в непосредственном соседстве с «Услышишь суд глупца…» и выставил под ним ту же дату (февраль 1878), так как оно выросло из той же досады и даже враждебности Тургенева к его критикам при чтении их отзывов о «Нови». Характерно, что это стихотворение записано на полях рядом со стихотворением «Услышишь суд глупца…» и на одном листе со стихотворением «Враг и друг». А. Луканина сообщает, что Тургеневу приходилось быть «мишенью гнуснейших сплетен», и она удивлялась «грязной изобретательности лиц, пускавших их в ход» (Сев Вестн, 1887, № 3, с. 78). Реальный повод создания данного стихотворения неизвестен; неясным остается также лицо, которое он имел в виду, создавая эту сатирическую характеристику.

Уж не возложили ли на его шею твой красивый осьмиугольный крест, о польский король Станислав! — Имеется в виду орден св. Станислава третьей степени, с которого обычно начиналось награждение русских чиновников. Орден св. Станислава, присоединенный к русским императорским орденам после 1831 года, учрежден был в Польше при короле Станиславе Понятовском в память краковского епископа Станислава, убитого в XI в. королем Болеславом в церкви во время богослужения; в XIII в. Станислав был причислен к святым и признан патроном Польши (см.: Спасский И. Г. Иностранные и русские ордена до 1917 года. Л., 1963, с. 69, 71 и табл. 38).

Житейское правило^*

Стихотворение направлено против досаждавших Тургеневу критиков. Очень вероятно, что здесь подразумевался Б. М. Маркевич, как и в стихотворении «Гад», исключенном из цикла ввиду его большей прозрачности и сходства с лицом, которое Тургенев изображал с сильной неприязнью. — см. ниже, с. 520. «Житейское правило» сначала не входило в число пятидесяти стихотворений, посланных в «Вестник Европы». Тургенев отправил его позднее, одновременно с выправленной им корректурой, вместо изъятого «Порога» (см. письмо Стасюлевичу от 4 (16) октября 1882 г.). Однако в письме к нему же от 13 (25) октября Тургенев просит выкинуть «Порог», не заменяя его вновь присланным стихотворением («оно по тону не подходит к прочим»). И всё же «Житейское правило» было напечатано, причем с неправильной датой: вместо «октябрь 1882» в беловой рукописи — «апрель 1878» (дата другого «Житейского правила» — см. ниже, с. 520) и поэтому помещено хронологически неверно, в ряду стихотворений 1878 года.

Как и все стихотворения 1881–1882 годов (за исключением «Молитвы» и «Русского языка», находившихся в наборной рукописи «Вестника Европы»), «Житейское правило» имеет только один автограф, записанный в черновом виде в тетради беловых автографов. По сравнению с этим автографом в «Вестнике Европы» текст резче и острее: например, вместо «пьяница» стало — «ренегат», вместо «лакей… просвещения» — «лакей… социализма».

В. И. Ленин в своих полемических статьях не раз вспоминал это стихотворение в прозе и приводил из него отдельные фразы (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 11, 14, 15, 22; полный свод этих упоминаний см.: Ипполит И. Ленин о Тургеневе. М., 1934, с. 11, 20–21).

Конец света (сон)^*

Воображение молодого Тургенева не раз поражали картины гибели мира, распространенные в русской романтической литературе 1830-х и 1840-х годов. Сам Тургенев перевел и напечатал в «Петербургском сборнике» (1846) стихотворение Байрона «Тьма» («The Darkness», 1816), в котором представлено постепенное угасание человечества на леденеющей земле:

Я видел сон… не всё в нем было сном.
Погасло солнце светлое — и звезды
Скиталися без света, без лучей
В пространстве вечном; льдистая земля
Носилась слепо в воздухе безлунном

(наст. изд., т. 1, с. 53, 458). Тургеневу были известны также многие русские произведения на ту же тему: «Последний день» А. В. Тимофеева (1835); ходившие в рукописях отрывок «Стихи о наводнении» (1827–1832 гг.), приписывавшийся декабристу А. И. Одоевскому, и мрачная поэма В. С. Печерина «Торжество смерти» (1834) о разрушении «древней столицы» мстительной водной стихией; грозная картина наводнения и гибели в неумолимой пучине в рассказе В. Ф. Одоевского «Насмешка мертвеца» (Русские ночи, 1844) и т. п. Может быть, сложившаяся у нас в XIX веке традиция истолковывать наводнение как политическое возмездие, восходящая к «Медному всаднику» Пушкина и ко второй части «Фауста» Гёте, подсказала комментаторам тургеневского «Конца света» истолкование этого стихотворения как аллегорического изображения. Еще бо́льшее значение для подобного же понимания «Конца света» имели строки, помещенные Герценом в «Колоколе» (1 ноября 1861 г.): «Прислушайтесь, благо тьма не мешает слушать: со всех сторон огромной родины нашей, с Дона и Урала, с Волги и Днепра, растет стон, поднимается ропот; это — начальный рев морской волны, которая закипает, чреватая бурями, после страшного утомительного штиля». В соответствии с этой традицией объяснял П. Н. Сакулин и тургеневское стихотворение в прозе (см.: Сакулин, с. 91; ср.: Шаталов, с. 25–27; Бобров Е. А. Мелочи из истории русской литературы. Тема о наводнении, — Русский филологический вестник, 1908, № 1–2, с. 282–286). Однако понимание «конца света» как политической аллегории неисторично и совершенно неправдоподобно. В последние годы жизни Тургенев особенно протестовал против подобного рода произвольных и надуманных истолкований его произведений. Л. Нелидова (Памяти Тургенева. — ВЕ, 1909, № 9, с. 221), утверждая, что Тургенев «решительно отвергал всё мистическое», с некоторым удивлением сообщала, что «в то же время он охотно и много говорил о … светопреставлении. <…> он рассказывал, как он воображает себе светопреставление. Я вспомнила эти разговоры, когда читала два стихотворения в прозе на эту тему». Следует напомнить также, что и в стихотворении в прозе «Дрозд» (I) упоминаются волны, уносящие человеческую жизнь, и что еще ранее в прологе к «Вешним водам» дана картина водной, морской стихии — враждебной и неумолимой по отношению к человеку (см.: наст. изд., т. 8, с. 255–256).

Вполне реальная картина всеобщей гибели, данная в «Конце света», однако, не исключает творческих воздействий на Тургенева современной ему литературы. Незадолго до создания этого произведения Тургеневу, несомненно, стали известны «Poésies philosophiques» Луизы Аккерман, получившие широкую известность после статьи об этой книге в «Revue des Deux Mondes» (1874, t. III, 15 mai, p. 241–262). Среди стихотворений Л. Аккерман обращало на себя внимание большое стихотворение «Потоп» («Le Déluge») с эпиграфом из эпилога к «Страшному году» В. Гюго: «Ты думаешь, что я морской прилив, а я — потоп». У Аккерман: «Мы хотели света, а волны потопа создадут мрак. Мы мечтали о гармонии, а вот наступает хаос. И в этом приливе ненависти и дикой ярости самыми счастливыми будут те, которых поглотят волны».

Почти в то же самое время, когда Тургенев создавал «Конец света», А. А. Фет написал стихотворение «Никогда» (напечатано в журнале «Огонек» 1879, № 9), в котором представлена гибель земли:

Всё понял я: земля давно остыла
И вымерла . . . . . . . . . .