кармане.
Толик достал из кармана дяди Костиного ватника затейливо расшитый цветными нитками кожаный кисет. В нем лежали аккуратно сложенный газетный лист, коробок спичек и крупнорезанная темно-зеленая махорка. Ловко свернул длинный фунтик из кусочка газеты, сломал его пополам, насыпал махорки, сунул в приоткрытый дяди Костин рот. Чиркнул спичку. Дядя Костя зажал 'козью ножку' меж перебинтованных рук. Он был танкистом. В танк ударил фашистский снаряд. Танк загорелся. Открыли нижний люк. Командир приказал уходить, а сам прилип к пушке, завертел башней, потому что к горящему танку полным ходом шли два танка противника, а за ними бежали автоматчики. И никто не покинул машину, не оставил командира. Стреляли, пока задыхаться не начали. Один немецкий танк завертелся на месте, теряя гусеницу. Второй тоже остановился и задымил. Автоматчики повернули назад.
Уж как дядя Костя оказался на земле возле танка, вытащил его кто или сам выполз, он не помнил. Рядом лежал водитель, уже мертвый, обгорелый до неузнаваемости. А командир так и остался у орудия. Навечно.
Дядя Костя выжил. 'Против закона природы', - сказал врач. Днем это был общительный добрый человек, а по ночам стонал и скрипел зубами. Видно, долго еще будет задыхаться дядя Костя в синем дыму горящего танка.
В двери, ведущей со двора на кухню, появилась Злата в белом халате и стоптанных туфлях на босу ногу. Волосы прихвачены белой косынкой.
Раненые примолкли. И Злата стояла молча, на бледном усталом лице синели глаза. Катерина бросилась к ней, прижалась. Злата погладила ее плечи.
– Ты что, Злата? - тихо спросил Толик.
Злата всхлипнула и отвернулась, прижалась лбом к притолоке.
– Василь? - Толик поднялся с ящика, глядел напряженно, будто готовился к драке. К нему подошел Серый, шерсть на холке стояла дыбом.
– Видит он, видит… - сквозь всхлипывания сказала Злата.
Раненые загалдели, заговорили все разом. Толик подошел к Злате.
– Так чего ты ревешь, Крольчиха?
– Так… От радости… - Она наклонилась, поцеловала Катерину. Та отерла Златины слезы со своей щеки.
– Куцый сказал, что Василю новые глаза прибинтовали вместо старых. Прижились, значит?
– Дурак твой Куцый, - засмеялась Злата сквозь слезы. - Свои У Василя глаза, свои…
– Тогда чего ж ему прибинтовали? - недоуменно спросила Катерина.
Колечко прихватил костыли, оперся на них, поднялся неуклюже.
– И везет же вашему Василю! У тебя синеглазой сестрички нет? Или подружки? А то мне и потанцевать не с кем!
– А ты отыщи свою, с котлом на голове, - посоветовал дядя Костя.
– Тю!… Я ж не разглядел, что там под котлом.
Раненые засмеялись.
– Идемте, - позвала Злата Толика и Катерину. - Я вас к Василю проведу.
– Уже можно? - спросила Катерина.
– Ну, прогонят…
Катерина пошла за Златой, а Толик стал быстро складывать ящики под окном. Доктора он побаивался, а со двора надежней, да и Серого с собой в госпиталь не возьмешь! Он забрался на ящики, поцарапал стекло. Никто не открыл. Он поднялся на цыпочки, прижался к стеклу носом. В щель между занавесок увидел Василя. Тот сидел на своей койке, прижавшись к подложенной под спину подушке. Глаза по- прежнему забинтованы. А напротив на стуле сидела Гертруда Иоганновна, держала в руках тетрадочные листки. Толик уже видел эти листки, письма Петра с фронта.
Три немца шли, не скрываясь, по заснеженной тропе, двое с мешками за плечами, у третьего в руках была свежесрезанная палка, и он опирался на нее. У всех троих на шеях висели автоматы, а полы шинелей для удобства были заткнуты под ремни. Немец с палкой все время посматривал вправо, где тянулся скрытый в кустах телефонный провод.
Немцы не разговаривали, а только перекидывались отдельными словами, тропа шла круто вверх. Внезапно она свернула в сторону. А провод тянулся прямо.
Они остановились на повороте.
– Идем тропой? - полуспросил один из солдат.
– Нет. Приказано идти вдоль провода, - откликнулся тот, что с палкой, видимо он был старшим и отвечал за поход.
– У тебя есть запасные ноги? - сердито произнес третий.
– Это у тебя запасной язык, - буркнул солдат с палкой и повторил решительно: - Пойдем вдоль провода. Нас встречают.
Он сошел с тропы и стал карабкаться вверх, проваливаясь в глубокий снег, хватаясь за обнаженные мокрые ветки. Товарищи его, тяжело дыша, закарабкались следом.
И тут сверху раздался молодой голос:
– Стой! Кто идет?
– Свои, - обрадованно откликнулся тот, что с палкой.
– Пароль?
– Бранденбург.
– Ну здорово, горные орлы! Шнапс не ополовинили?
Пришедшие засмеялись. Тот, что с палкой, сказал:
– Ну и забрались вы! Трезвому не пройти.
– Значит, цел шнапс, - весело сказал самый молодой из встречавших. - Как здоровье гауптмана Брука?
– А чего ему сделается. У нас тихо.
– Давай поможем, - предложил молодой.
Немцы скинули мешки с канистрами.
Молодой усмехнулся:
– А автоматы не тянут?
И тут немец с палкой заметил, что молодой одет не совсем по форме: на нем штатские коричневые штиблеты и черные блестящие краги.
– Руки! - строго сказал молодой.
И на пароль он не ответил. В растерянности немец вскинул палку, как автомат.
Молодой засмеялся.
– Что б вы так с самого начала воевали!
С немцев сняли автоматы и стали снимать шинели и мундиры. Они не сопротивлялись, только удивленно моргали.
– Вы немцы? - спросил тот, что с палкой.
– Немцы, - сказал один из товарищей молодого. - Настоящие немцы. Можешь не сомневаться. Хотя вот он - русский.
– Командир, они готовы, - сказал молодой.
Откуда-то из-под снежной замяти появилось несколько человек, одетых пестро, кто во что. Один из них, в офицерской шинели с меховым воротником и в армейской шапке с суконными наушниками, сурово, без улыбки посмотрел на немцев, стоящих в одних рубашках. Потом повернулся к молодому и его товарищам:
– Одевайтесь быстро. И этим бросьте что-нибудь. Замерзнут, потом возись с ними.
Трое молча переодевались в немецкую форму.
– Пароль усвоил? - спросил командир.
