Мишель Турнье
Каспар, Мельхиор и Бальтазар
Каспар, царь Мероэ
Черен я, но я царь. Быть может, однажды я прикажу начертать на тимпане моего дворца эту парафразу песни Суламифи: «Nigra sum, sed formosa».[1] И впрямь, что красит мужчину более, нежели царская корона? Эта истина была для меня настолько бесспорной, что я просто о ней не задумывался. Пока однажды в мою жизнь не вторглась белизна…
Все началось в пору последней зимней луны, когда мой главный астролог Барка Май сделал мне довольно невнятное предостережение. Барка Май – человек честный и добросовестный, а учености его я доверяю в той же мере, в какой он сам в ней сомневается.
Я сидел на террасе дворца, задумчиво созерцая ночное небо, мерцающее звездами под первыми в году дуновениями теплого ветра. Песчаная буря, свирепствовавшая семь долгих дней, улеглась, я дышал полной грудью и, казалось, вбирал в себя аромат самой пустыни.
По легкому шороху я понял, что кто-то стоит за моей спиной. Так бесшумно мог войти только один человек – Барка Май.
– Мир тебе, Барка. Что ты хочешь мне сообщить? – спросил я.
– Я знаю так мало, государь, – ответил он с обычной своей осмотрительностью, – но эту малость я не вправе от тебя скрыть. Странник, явившийся от истоков Нила, возвещает нам появление кометы.
– Кометы? Будь добр, объясни мне, что такое комета и что означает ее появление.
– Мне легче ответить на твой первый вопрос, нежели на второй. Слово «комета» ?????? ??????? пришло к нам из Греции, оно означает «волосатая звезда». Это бродячая звезда, она неожиданно появляется в небе и так же неожиданно исчезает, формой своей она чаще всего напоминает голову, за которой тянутся развевающиеся волосы.
– Словом, это отрубленная голова, плывущая по воздуху. Продолжай.
– Увы, государь, появление кометы редко бывает предвестием добра, хотя беды, которые она возвещает, почти всегда сулят утешение в грядущем. Так, например, если комета предсказывает смерть царя, как знать, не славит ли она уже возвышение его юного наследника? И разве тощие коровы не предшествуют времени тучных коров?
Я попросил Барку Мая говорить прямо, без обиняков.
– Скажи мне, чем примечательна та комета, о которой рассказал твой странник?
– Во-первых, она движется с юга на север, но делает по пути остановки, причудливые скачки, зигзаги, так что, может статься, она и не появится в нашем небе. Это будет великим благом для твоего народа!
– Говорят, бродячие звезды принимают порой самую затейливую форму: меча, короны, стиснутого кулака, из которого сочится кровь, – словом, чего угодно!
– Нет, государь, нынешняя комета – самая обычная. Говорю тебе, это голова и развевающиеся волосы. Однако насчет ее волос мне сообщили кое-что странное.
– Что именно?
– Говорят, они золотые. Да, эта комета золотоволосая.
– Не вижу в этом ничего угрожающего.
– Ты прав, ты прав; и все же поверь мне, государь, для твоего народа будет большим благом, если комета обойдет Мероэ стороной!
Я совсем забыл об этом разговоре, когда две недели спустя проезжал со своей свитой по баалукскому базару, который славится разнообразием товаров, привозимых из самых дальних стран. Меня всегда привлекали диковинные предметы и необычные существа, сотворенные прихотью природы. По моему приказу в дворцовом парке выгородили нечто вроде заповедника, где содержатся замечательные образцы африканской фауны. Там живут гориллы, зебры, сернобыки, священные ибисы, питоны из Себы, смеющиеся мартышки. Львов и орлов я отверг, я нахожу их слишком обыкновенными, и к тому же они превратились в затасканные символы, но я жду единорога, феникса и дракона – их обещали мне доставить проезжие путешественники. Для верности я даже дал деньги вперед.
В тот день Баалук не предлагал покупателям никаких примечательных обитателей животного царства. Я, однако, приобрел довольно много верблюдов – хотя я уже много лет не удалялся от Мероэ на расстояние более двух дней пути, меня смутно тянуло в дальнюю дорогу, я предчувствовал ее неотвратимость. Итак, я приобрел верблюдов с нагорья Тибести, черных, курчавых, неутомимых; верблюдов-носильщиков из Баты, огромных, тяжелых, с короткой светло-коричневой шерстью, – в горах эти неуклюжие животные непригодны, но зато они не боятся москитов, мух и слепней; и конечно, изящных и быстроногих иноходцев лунного цвета, этих легких, словно газели, дромадеров, на которых в алых седлах восседают люди свирепого племени гарамантов, спустившиеся с вершин Ахаггара и Тассили.
Но дольше всего задержались мы возле работорговцев. Разнообразие человеческой породы привлекало меня всегда. Мне кажется, человеческий дух выигрывает оттого, что может проявить себя в этом многообразии сложений, черт лица и цвета кожи, подобно тому как мировая поэзия обогащается от многообразия языков. Я не торгуясь приобрел дюжину крохотных пигмеев, которых думаю посадить на весла в моей царской фелуке, – каждую осень я хожу на ней вверх по Нилу охотиться за белыми цаплями между восьмым и пятым порогами. Я уже повернул обратно к дому, не обращая внимания на безмолвную и угрюмую толпу закованных в цепи людей, которые ожидали возможных покупщиков. Но я не мог не отметить два золотистых пятна, резко выделявшихся среди всех этих черных голов: то были молодая женщина и юноша. Кожа молочной белизны, зеленые, как вода, глаза, а по плечам рассыпались густые волосы цвета самого драгоценного, самого солнечного из металлов.
Я уже сказал, что меня привлекают диковинки природы, но по-настоящему я люблю лишь то, что привозят с юга. Недавно пришедшие с севера караваны доставили мне гиперборейские плоды, которые созревают без тепла и солнца, – зовутся они яблоками, грушами и абрикосами. Я не мог наглядеться на этих уродцев, но на вкус они оказались отвратительны – водянистые и пресные. Конечно, весьма похвально, что они приспосабливаются к условиям дурного климата, но на столе могут ли они соперничать даже с самым скромным фиником?
Памятуя об этом, я все-таки послал моего управителя узнать, откуда родом молодая рабыня и сколько за нее просят. Управитель скоро возвратился. Женщина и ее брат, рассказал он, составляют долю добычи, захваченной массилийскими пиратами с финикийской галеры. Рабыня стоит дороже обычного, оттого что торговец продает ее только вместе с юношей.
Пожав плечами, я приказал купить обоих пленников и тотчас забыл о своем приобретении. По правде сказать, мысль о пигмеях занимала меня гораздо больше. К тому же я собирался на большой ежегодный базар в Науарике, где можно найти самые пряные приправы, самые лакомые засахаренные фрукты, самые хмельные вина, а также самые действенные лекарственные снадобья, наконец, самые пьянящие восточные благовония, смолы, бальзамы и мускусы. Для семнадцати наложниц моего гарема я приказал купить несколько буассо косметической пудры, а для самого себя – ларец, наполненный ароматическими палочками. На мой взгляд, когда я отправляю официальные обязанности – судебные или административные, а также во время религиозных церемоний, – мне подобает быть окруженным курильницами, из которых поднимается дым благовоний. Это придает величие и поражает воображение толпы, фимиам сопутствует царскому сану, как ветер солнцу.
По возвращении из Науарика, пресыщенный музыкой и яствами, я снова неожиданно увидел двух моих финикийцев, и опять мое внимание привлекла их белизна. Мы приближались к колодцам Хасси-Кефа, где собирались заночевать. К исходу жаркого дня, проведенного среди полного безлюдья, мы увидели, как множатся признаки того, что мы приближаемся к источнику: на песке следы людей и животных, погасшие костры, пни, оставшиеся от срубленных топором деревьев, а потом и кружащиеся в небе грифы, ибо об руку с жизнью всегда идет смерть. Едва мы начали спускаться в широкую котловину, на дне которой находится Хасси-Кеф, облако пыли указало нам местонахождение колодца. Я мог бы послать моих людей вперед, чтобы очистить место для царского каравана. Время от времени меня укоряют за то, что я слишком часто отказываюсь от своих царских привилегий. Но это происходит отнюдь не из уничижения, которое и в самом деле было бы совершенно неуместным. Гордости мне хватает с лихвой – моим приближенным не раз случалось обнаруживать во мне ее переизбыток в промежутках между периодами, когда я мастерски разыгрываю доступность. Но я люблю вещи, люблю животных и людей и плохо переношу обособленность,
