невозможно. Скулария и ее подручный, я так понимаю, тоже. Я остался один. Да и всегда был один, если начистоту. Милку жалко…»
Пыль рассеялась. Внимательно оглядев дымящиеся развалины и груды мусора, возникшие на том месте, где до начала битвы между Скуларией и Акундом стояли строительные вагончики, Глеб, к немалому своему облегчению, нигде не заметил движения.
«Все же не очень верится, что сатресса действительно погибла. Но если это так, то ситуация в корне меняется. По крайней мере, охотников за моей головой, а точнее, за камнем больше не осталось. Те парни из клана о нем не знают».
Глеб повеселел. Усевшись на площадке возле кабины крана, он свесил ноги и достал сигареты. Можно было, конечно, спуститься вниз и покурить, стоя на твердой надежной земле, но Погодин устал, а кроме того, что-то или кто-то подсказывал ему – торопиться не следует.
Он не выкурил и половины сигареты, когда услышал шепот. Тихий ласковый шепот:
– Вот мы и остались одни, Глеб Погодин… Так даже лучше… Лучше… Иди сюда, дурачок…
Выронив сигарету, Глеб посмотрел вниз и увидел запрокинутое, покрытое копотью лицо забирающейся на кран сатрессы.
Скулария! Жива!
Сердце заколотилось как бешеное. Вскочив, Погодин обошел кабину и полез на стрелу крана. Еще ничего не закончилось, и жизнь его по-прежнему была в опасности…
Осторожно ставя ноги на мокрые стальные уголки, Глеб медленно двигался по стреле. Теперь единственной возможностью спастись было добраться до ее оконечности, спуститься по тросу и спрыгнуть на полуразобранную крышу заводского цеха. На глаз крюк и крышу разделяло не более четырех метров. Высоковато, конечно, но не смертельно.
Порыв ветра ощутимо качнул кран. Глеб опустился на четвереньки и посмотрел вниз. Закружилась голова, руки ослабли, ноги стали ватными.
Не то чтобы Погодин боялся высоты, но четкое осознание того, что внизу бездна, падение в которую совершенно точно оборвет его жизнь, буквально парализовало Глеба. Вцепившись в холодный металл стрелы, он зажмурился, часто дыша открытым ртом. Нужно было как-то взять себя в руки, расслабиться, отвлечься… Вспомнилось двустишие, придуманное еще в школе:
Новый порыв ветра донес до ушей Глеба тихий ритмичный звон. Переборов страх, он все же нашел в себе силы открыть глаза. Звон доносился от башни крана. Ступеньки под копытами Скуларии звенели, как ксилофон.
Страх перед бездной исчез, растворился в новом и куда более сильном чувстве – ненависти к сатрессе.
– Гнида! – выругался Глеб.
Поднявшись на ноги, он уверенно зашагал по стреле, не обращая внимания на ветер и дождь. Нужно было во что бы то ни стало успеть спуститься и покинуть стройку до того, как Скулария доберется до него. У Погодина имелись все шансы сделать это.
Видимо, сатресса тоже поняла, что добыча может ускользнуть. Остановившись на одной из площадок, она потерла плечо, а потом взмахнула рукой. Чары начали действовать мгновенно. Воздух стал плотным и упругим, как резина, капли дождя повисли в нем, медленно истончаясь, вытягиваясь в длинные нити.
Эти нити зашевелились, переплетаясь, и вскоре потрясенный Погодин понял, что со всех сторон окружен самой настоящей паутиной. Он попробовал разорвать ее – и не смог. Попробовал пролезть сквозь довольно крупные ячейки – и застрял. На то, чтобы освободиться, потратил немало сил. Водяная паутина превратилась в кокон, и он медленно сжимался, грозя полностью обездвижить Глеба. Сквозь переливчатую сетку он видел, что Скулария одолела уже половину башни. Надо было что-то делать…
Единственная возможность избавиться от кокона – попробовать пролезть внутрь стрелы. Глеб несколько секунд раздумывал, сумеет ли он справиться со своими нервами – все же одно дело находиться поверх металлической конструкции, и совсем другое – быть в ней, там, где от возможности сорваться тебя отделяет лишь неловкое движение. Призрачный кокон тем временем сжался настолько, что его колышущиеся стенки коснулись плеч Глеба.
– Выбора у меня нет, – пробормотал он и, согнувшись, поставил ноги на жирно блестящий от смазки трос внутри стрелы.
Цепляясь за него, Глеб прогнулся и лег спиной на поперечные балки. Кокон над головой практически схлопнулся, став непроглядно-серым.
«Будем надеяться, что Скулария не видела, что меня внутри нет», – подумал Глеб и пополз, отталкиваясь ногами от приваренных наискосок уголков.
Он старался не думать, что под ним сейчас не менее тридцати метров пустоты. Гораздо более Погодина в этот момент интересовал другой вопрос – как, каким образом он будет спускаться по тросу? Получится ли это сделать вообще и получится ли это сделать быстро?
То, что спуститься вниз ему не суждено, Глеб понял, уткнувшись головой в металлический щиток, перегораживающий ферму стрелы. Трос проходил сквозь него через отверстие не более десяти сантиметров в диаметре. Можно было бы перелезть через щиток сверху, но едва Глеб просунул голову между балками, как водяной кокон, словно живой, сорвался с места и ринулся к нему, на лету вновь разворачиваясь в ловчую сеть.
Похоже, он чуял свою цель, едва та выглядывала из-под прикрытия железа.
Акунда Глеб заметил не сразу. Лихорадочно соображая, как же выбраться из ловушки, в которую он сам себя загнал, Погодин случайно скользнул взглядом по земле и едва не сорвался вниз от удивления. Он увидел, как зашевелилась гора тлеющего мусора, как огромные руки сатра разбросали обломки досок и куски кровельного железа. Выбравшись на открытое пространство, Акунд, припадая на одну ногу, побрел к крану. За ним потянулся кровавый след.
– Смарагд! – заревел он. – Бросай смарагд!
Глеб, судорожно вцепившись в балку, посмотрел на сатра. Сверху тот казался чуть ли не карликом, куколкой, которую шутник-художник раскрасил красными полосами и пятнами. Погодин не сразу понял, что это кровь.
– Смарагд! – От голоса Акунда, казалось, завибрировала вся конструкция крана.
Вывернув голову, Глеб поискал глазами Скуларию и увидел, что сатресса одолела подъем и теперь перебирается на стрелу. От него не укрылось, что в ее движениях появилась некоторая суетливость, как будто Скулария нервничала.
«Наверняка так и есть, – подумал Глеб. – Для нее заполучить изумруд означает больше, чем для политика средней руки – выиграть президентские выборы».
Ветер, утихший было, яростно засвистел в переплетах стальных конструкций крана. Скулария заскакала по балкам стрелы, на бегу, не глядя, метнула в Акунда веер огненных шариков и сразу же послала следом водяной бич.
«Она тоже устала. У нее не хватает сил на полновесные заклинания», – догадался Погодин, наблюдая, как огненные шары взрываются вокруг Акунда, расплескивая грязь, как толстый водяный жгут пытается обвить его, словно живой удав свою добычу, – и рассыпается туманом мельчайших брызг, как только сатра голыми руками раздирает его холодные объятия.
– Бросай! – Акунд уже не прокричал – провыл это слово.
Глеб в нерешительности вытащил из кармана футляр с камнем. Щелкнула застежка. Изумруд лежал в своем бархатном ложе, уютно светясь глубокой травяной зеленью.
«Дон! Дон! Дон!» – запел металл стрелы под копытцами Скуларии.
Глеб оглянулся – сатресса приближалась. Счет времени пошел на секунды.
Он перевел взгляд на камень. Что же делать? Отдать? Сбросить вниз Акунду? Навсегда отказаться от возможности стать кем-то, отказаться от могущества, славы, богатства… Или оставить – и бросить все силы на то, чтобы попытаться выкрутиться, каким-то образом стравить Скуларию и Акунда, под шумок улизнуть, а уже потом, в спокойной обстановке надежного убежища, трезво прикинуть, каким образом можно будет использовать смарагд.
«У тебя была на это масса времени, – упрекнул себя Глеб. – Чтобы использовать камень, нужно быть
