у сына кошки скребут. Видела и молчала.
И сын видел, что она переживает за него. И за то, что не ночевал дома, и за то, что страдает теперь, но не торопится делиться тем, что болит. И он тоже смолчал.
Раньше для скандала хватило бы и десятой доли того, что происходило. Сейчас все изменилось. Никто не выяснял отношения, все молчали о своем. Котел страстей кипел у каждого внутри. Думая об этом, Володя так и не понял, хорошо ли это или скандал был бы лучшим выходом.
Поблагодарив маму за обед, он тихо ушел к себе в комнату, закрыл дверь, лег на кровать и уставился в потолок.
Что-то происходило с ним все эти недели. Не только с ним, со всеми, кто рядом. Что-то уже произошло. И в осознании этого происшествия было чувство утраты и какая-то безысходность.
Он понял, насколько ему дороги папа и мама. Но, кажется, отдалился от них. Понял, что любит Ольгу. Увидел, что она может сделать ради него, и понял, что это навсегда. Но рядом с осознанием этой вечной любви зародились недомолвки. Недоговоренность. Как можно любить человека и быть с ним неискренним? Но как можно рассказать любимому человеку про все то, что происходит? Это противоречие вызывало щемящую боль в груди.
Он изменился. Может, и в самом деле повзрослел. Во всяком случае, пришло понимание, что жизнь – это шашки. Череда разменов. Чтобы что-то отхватить, надо чем-то пожертвовать. За каждое приобретение придется чем-то расплачиваться. И выиграть невозможно. При лучшем раскладе – вечная ничья.
За окном начало смеркаться. В комнате стало серо и тускло.
Он позвонил Оле. Прослушал пять длинных гудков. Затем щелкнуло, и забубнил автоответчик.
– Я тебя люблю, – ответил он механическому голосу и отложил телефон.
Сумерки загустели. Володя попытался собраться с мыслями, поймать тот момент, когда начался этот шашечный размен в его жизни.
«Ты маг», – сказал отец.
Почему сказал? Не потому ли, что ему самому внушили это в детстве? Так или иначе, Володя не хотел больше быть магом.
«По крови ты джинна, и должен действовать в соответствии с этим», – сказала ему мать.
Кто говорил в ней тогда? Та самая кровь и какие-то заложенные тысячелетия назад правила? Или личные сиюминутные амбиции?
В любом случае в себе он этой крови не чувствовал.
«Я не собака, я шакал», – сказал ему Тинек.
И в этом была своя правда. Как и во всем, что говорил ему оборотень. Пусть банальная, высокопарная, но правда.
«Беги», – сказал ему Петрович.
Куда бежать? Как бежать? С кем? Ведь не объяснишь же папе, маме, Ольге, ее родителям, что надо собраться и исчезнуть. Потому что для такого поворота нужна причина, и весьма серьезная. А ее нет.
Вернее, есть, только она для него одного. Для всех остальных это не причина, а бред сумасшедшего.
Точка на потолке, в которую он смотрел все это время, растворилась в темноте. Может, просто послать всех этих колдунов к чертовой матери? Пусть Часовщик и говорит, что не отпустят, но это слова. Не заставят же они его стать магом? Ведь это просто невозможно против его воли.
В дверь постучали. Осторожно, деликатно.
– Да, – отозвался Володя.
Темноту разрезала полоска света, в приоткрывшейся двери возник папа.
– Можно?
– Заходи, – пригласил Володя и добавил, глядя, как тот потянулся к выключателю: – Только свет не включай.
Папа прикрыл дверь, прошел, сел на стул.
– А чего в темноте?
– Свет надоел, – буркнул Володя. – Вообще все надоело.
– Это усталость, – голос Игоря звучал мягко, в нем было что-то глубокое, понимающее и успокаивающее. – Это бывает. Это пройдет.
– Что пройдет? – Володя почувствовал, как внутри снова начинает щемить, на этот раз от досады. – Вот это пройдет?
Он кивнул на окно и сложил пальцы в хитрую фигуру. Напрягся, создавая энергетический контур – нечто приземистое, рычащее, оскаленное, готовое прыгнуть...
Игорь вздрогнул. Володя пожалел, что не сдержался и убрал иллюзию – то единственное сложное заклинание, которым он владел, и владел неплохо. С ним он справлялся лучше Ника. Картинки выходили у него сложнее, ярче и давались проще.
Папа потряс головой, ошарашенно поглядел на сына.
– Мне на секунду показалось, что там зверь... Собака...
– Показалось, – сказал Володя. – Хочешь, тебе там Анджелина Джоли покажется? Или Владимир Владимирович? Это сложнее, но тоже возможно. Это сделал я. Хочешь, могу заставить тебя видеть пустыню Сахару или льды Антарктики? Это я пока не умею, но в принципе смогу. Ты же знаешь. Ты же общался с ним.
– С Ником? Это гипноз?
– Это магия, которую я ненавижу.
Папа поднялся со стула и подошел к окну. Осторожно выглянул наружу. Боязливо, словно опасался увидеть там обещанные льды Антарктики и президента среди пингвинов.
– Давно ты так можешь?
– С тех пор, как он меня научил. Мир не такой, каким кажется, папа. И я теперь живу с этим. Я хотел научиться этому, чтобы показать вам настоящий, реальный мир. Но я не могу. А то, что могу, мне не нравится.
Игорь не ответил. Молча смотрел в окно, где искрился в свете фонаря легкий летящий снежок.
Володя снова пожалел, что втравил папу в это. Второй раз проявил слабость. Сперва с Олей, теперь с Игорем.
– Извини, – сказал тихо и искренне. – Я не должен был.
Игорь молчал.
– Пап, – позвал Володя, начиная волноваться.
Тот повернулся и посмотрел на сына. Блеснули глаза. Или это только в темноте показалось?
– Курить хочется, – пожаловался он. – Пойдем на лесенку, а?
Они вышли на лестничную площадку. Папа щелкал зажигалкой, пытаясь прикурить. Зажигалка шипела газом, плевалась искрами, но упорно не желала давать пламя. Руки у Игоря ходили ходуном. Наконец он справился и затянулся.
– Кто еще знает? – спросил наконец.
– Из своих никто, – ответил Володя.
– Хорошо, – кивнул папа. – Никому и не говори.
– Оля знает, что были проблемы. Но без подробностей.
– Плохо, – папа снова нервно затянулся. – Если женщина не может помочь...
– Ее не надо волновать, – закончил Володя. – Я помню, пап. Я и тебе не хотел говорить. Просто в себе держать сил больше нет.
– Что думаешь с этим делать?
– Прекратить с ними всякие отношения. Советовали убежать, но, думаю, мне хватит сил послать их на фиг.
– Разумно, – кивнул папа и яростно придавил бычок в банке-пепельнице. – Ничего. Ничего, прорвемся.
Володя кивнул. На секунду он встретился с Игорем взглядом и тут же отвел глаза. Сердце заколотилось от страха. Впервые в жизни он видел папу растерянным, не знающим, что делать.
– Прорвемся, – повторил Игорь. – Ничего, ничего.
