– Так школа утром, – резонно ответил мальчонка.
Он стащил с руки варежку и ловко дергал гвоздики из ведра. Сосредоточенно считал, шевеля губами.
– А родители знают, что ты здесь торгуешь? – полюбопытствовал Володя.
– А то ж, я мамку подменяю. Она здесь стоит, а сейчас заболела.
Володя протянул деньги. Кивнул на будку с охраной и на ряды лоточных теток с пластиковыми цветами.
– А не боишься, что эти погонят?
– Так они ж мамку знают, – улыбнулся мальчонка. – И знают, что я мамкин.
– Ладно, бывай. Сдачи не надо.
– Спасибо, – засмущался мальчик.
Володя подмигнул ему и пошел к воротам. Настроение было паршивое, хоть он и бодрился. От ворот свернул направо, прошагал по дорожке туда, где виднелся домик. Внутри домика он уже успел побывать вчера. Там сидела пара угрюмых хохмачей. Видимо, работа на кладбище располагала к черному юмору.
В первый Володин визит они весело обсуждали мертвую бабушку. Когда он вошел в домушку, примолкли, но вскоре продолжили неторопливо смаковать подробности.
Тогда Володя получил чистый лист и бумагу с надписью «пример заполнения заявления на захоронение». Под заголовком шла шапка по правому краю листа, далее надпись: «Заявление» по центру, а следом невообразимая фраза:
«Я, Иванов Иван Иванович, прошу захоронить урну с прахом моего отца Петрова Петра Петровича».
Володя поднял на кладбищенских работников удивленный взгляд.
– Чего? – спросил один. – Не знаешь, как писать?
– Пытаюсь понять, как у Петрова Петра Петровича уродился Иванов Иван Иванович.
Могильщик реготнул и заявил довольно:
– Люди тупые. Попробуешь иначе написать, они будут пятнадцать раз ошибаться. А так все понятно. Сие парадокс.
Володя подивился витиеватости слога и принялся строчить заявление. А кладбищенские продолжали развлекаться.
– А когда ближайший автобус до Москвы? – спросил Володя, закончив с заявлением и заказом мраморной плиты.
– В половине пятого.
Володя глянул на часы, висевшие на стене. Стрелки показывали пять. Могильщик перехватил взгляд.
– Они стоят. Батарейка год как села.
– А чего не поменяете?
– А традиция, – развеселился второй. – Мертвые лежат, часы стоят.
– Не смешно, – сказал Володя.
– А ты оставайся у нас на недельку-другую, – предложил второй. – Обзаведешься чувством юмора. Или нервным срывом.
Сегодня Володя уже был готов к прибауткам кладбищенских мужиков, но те, видимо, проявляя чувство такта, не хохмили.
Втроем дошли до стены колумбария. Стена была длинная. Б
Один из могильщиков вставил в пустую ячейку урну и вместе с Володей принялся ждать еле тащившегося собрата. Тот нес тяжелый мраморный квадрат с золотистой гравировкой и фотографией. На фото папа был радостный, но при переносе на керамический овал фотография обрела какую-то солидную и глянцевую серьезность, даже несмотря на улыбку. Володя в очередной раз подумал, что не любит кладбища, памятники и фотографии на могильных камнях.
Кладбищенские работяги забили в ячейку плиту, закрепили. Молча покурили и ушли. Володя постоял рядом, положил к плите подмерзшие гвоздики.
– Прости, – сказал зачем-то, хоть и знал, что никто его не слышит.
Обратно возвращался окольными путями. Проходить мимо домика и натыкаться на кладбищенских хохмачей не хотелось, и Володя побрел в обход. Молодое кладбище, существовавшее всего-то с конца семидесятых, было голым и продуваемым насквозь. Володя ежился и прятал лицо от ветра в ворот куртки.
Вот и все. Почти все. Осталось только закончить дела с квартирой. На нее уже нашлись покупатели. Еще вчера ему позвонили из агентства. Володя подъехал к ним, отдал ключи и сказал, что сам появится только один раз на подписание договора. В агентстве поскрипели, но согласились. А сегодня был второй звонок – клиент посмотрел и известил, что готов купить. Если Володю все устраивает, то они начнут оформлять документы.
Продавать родную квартиру было невероятно жалко. Словно он собирался продать часть себя. Володя собрал всю свою волю и, отсекая себе пути к отступлению, сказал «да». Теперь осталось только дождаться одного звонка, подписать бумаги, получить сумму на счет и уехать.
Тропинка, струившаяся между заснеженными могилами, кончилась, и он вышел на широкую аллею. Здесь могли не только разойтись два человека, но и разъехаться две машины. И в отличие от вытоптанных тропок тут дорогу худо-бедно чистили.
Володя повернул налево и зашагал по аллее к воротам. Мысли крутились хмурые и вялые. Дойдя до ворот, он поглядел на автобусную остановку. Автобуса не было, но Володя замер. Словно по глазам что-то резануло, отдаваясь в сердце.
Взгляд побежал по пейзажу. Въезд на площадку перед кладбищем от Пятницкого шоссе, лоточники с аляповатыми пластиковыми цветами, будка с охраной и какими-то кладбищенскими бюрократами. Слева мальчик с гвоздиками и черный «Рав 4» с аэрографией на корпусе.
Володя дернулся, но от машины к нему уже шел знакомый крепкий джинна с изменчивыми, как погода, глазами. Сейчас они были ярко-оранжевыми и смотрели на Володю.
«Бежать некуда», – мелькнуло в голове.
Да и незачем. Какой смысл бежать на кладбище, где никого нет, когда можно остаться здесь, где хоть и мало, но есть свидетели. При свидетелях никаких особенно зрелищных заклинаний джинна себе не позволит. Никто не станет хлестать его огненным бичом, как это делала Лейла, не будет рубить «призрачным клинком».
Он нужен им живым.
А против того, что всего лишь обездвиживает, можно попробовать устоять.
Володя, чувствуя, что готов к схватке, отошел от ворот и расслабился. Джинна приблизился, остановился в нескольких шагах. На лице его отразилась легкая растерянность, глаза стали темно- желтыми.
– Чего надо? – спросил Володя с тихой угрозой.
– Поедешь с нами, «коричневый», – безапелляционно заявил джинна.
– А вот твоя хозяйка считает, что я «оранжевый», – Володя решил позлить противника, и это вроде бы удалось.
Глаза лысого налились багрянцем.
– Вне зависимости от цвета, байстрюк, ты сейчас сядешь в машину и будешь паинькой, – процедил джинна.
– Не тебе судить о моей незаконнорожденности, халдей.
– В машину.
Володя отклонился назад и осторожно скрестил пальцы.
– А если нет, тогда что?
Он надеялся еще позлить «оранжевого», но тот оказался более вспыльчивым, чем мог предположить
