сжимали мелок.
Рука с мелком аккуратно отметила несколько удаленных друг от друга точек. Сидевший на полу оглядел их по очереди, словно ключевые узлы будущей картины. На мгновение он замер. Затем, ползая по полу, начертил большой круг, вписав его в пространство между свечами.
Узловые точки оказались внутри круга. Свечи – снаружи, по периметру. Второй снова огляделся и опасливо, словно вспоминая что-то и боясь, что подведет память, принялся наносить линии внутри круга.
С каждым движением рука его двигалась все более уверенно. Линии разлетались в стороны и сходились в точку. Пересекались и шли параллельно друг другу. Внутри большого круга возникли несколько малых кругов, линий и треугольников, переплетающихся между собой в каком-то геометрическом узоре.
Следом за основными линиями стала возникать мелкая прорисовка. Сложное сплетение геометрических форм и линий зацвело вязью незнакомых символов.
Время шло. Сколько его утекло, было трудно даже предположить. Планомерное создание сложного и непонятного узора завораживало, заставляя забыть обо всем на свете.
Тот, кто был в круге, рисовал, чертил, писал.
Тот, кто стоял вне круга, наблюдал.
Они ничего не говорили. Казалось, речь здесь не нужна вовсе. Как в немом кино. Зачем болтать там, где все ясно без звука. И в этой слегка подсвеченной дрожащими свечами темноте была сконцентрирована та самая ясность.
Будто двое давно все поняли. Давно обо всем договорились. И теперь каждый выполнял свою работу или играл свою роль.
Здесь, в темноте, всем и все было предельно понятно.
Второй нарисовал последний значок, поднялся на ноги и оглядел свою работу. Узор поражал размерами и детальностью. Придумать такое мог либо гений, либо сумасшедший. Рисунок, несмотря на сложность, был логичен и закономерен. В нем была какая-то, пусть даже непонятная, но ощутимая суть и красота.
Тот, кто рисовал, сделал шаг за круг и отбросил остаток мела. Тот промелькнул, исчезая в темноте. В стороне раздался легкий стук о пол. Второй устало опустился на колени. Еще раз окинул взглядом плоды своих трудов.
Хотелось разглядеть если не лица, то хотя бы фигуры в темноте. Но не получалось, словно взгляд соскальзывал с фигур людей, уползал в сторону, не желал подчиняться.
– Чего ждешь? – спросил сверху простуженный голос со знакомыми нотками. – Начинай.
Рисовавший поднял взгляд на наблюдателя.
Володя подумал, что сейчас увидит лицо того, чей голос показался смутно знакомым, и проснулся...
Он проснулся от стука. Стучали резко и с дребезгом. Причем уже не первый раз.
Володя потер глаза и вскочил с кровати. Схватил со стула джинсы, заскакал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину. Снова забарабанили в окошко.
Он застегнул и джинсы, натянул свитер и выглянул на улицу. Под окном стоял невысокий седой мужик и, подняв руку, самозабвенно долбил ладонью по стеклу.
Но содрогнуться Володю заставила даже не бесцеремонность седого дядьки, припершегося на чужой участок.
– Кто это? – осипшим не то со сна, не то от расшалившихся нервов голосом спросил Володя.
– Георгий Иванович, – сонно ответила с кровати Оля. – Живет тут недалеко. Он всегда стучит. Если не спим, он на чай заходит. Мы с ним еще в первый день познакомились, он нам с дровами помог.
Ольга села на кровати и потянулась.
– А что, под такую барабанную дробь можно спать? – осведомился Володя.
– Если хочется, подо что угодно спать можно, – отозвалась Ольга.
– А мама где? Чего не откроет?
– За молоком ушла. Я за ней закрывала, а ты все проспал. Ты чего такой колючий с утра пораньше?
– Не нравится мне этот Георгий Иванович, – признался Володя.
– Ты его даже не знаешь.
– А ты знаешь? – съехидничал Володя.
– Ну, он странный, но интересный. Траволечением занимается. Говорят, помогает. К нему даже из Красноярска приезжают. Не знаю, как он там лечит, но в травах разбирается. Знаешь, какие сборы вкуснючие нам приносил, заваривал!
Володя неопределенно мотнул головой и вышел. У печки взял топор и направился к двери.
Топор грел руку. Как было сказано, против ледоруба заклинаний еще не придумали. И он подозревал, что против топора тоже.
Замок поддался со второго раза. Вот что значит незнакомая дверь. Володя распахнул ее, впуская в дом морозный воздух, выскочил на крыльцо и закрыл за собой, чтобы не выпустить тепло.
Старик уже направлялся к нему вдоль стены. Волосы у него были пепельными, словно на голову высыпали банку с окурками. Глазки темные и проницательные, взгляд пронзительный. Но больше всего привлекало внимание тело Силы старика. Достаточно основательное, чтобы Володя напрягся.
– Георгий Иваныч? Что ж вы спать не даете?
– Даю, – ответил старик. – Если б не давал, пришел бы вас будить, молодой человек, как встал. А встаю я часиков в пять.
Володя прикинул, что сделал бы с Георгием Ивановичем, если б тот постучал в окно в пять утра. Прибил бы незнакомого мага без разговоров.
– А я ведь к вам, молодой человек, – сообщил старик.
Его выканье резало по ушам. В этой манере человека, который был втрое старше, безжалостно и нахально барабанил в чужое окно и выглядел как бродяга, крылось что-то противоестественное.
– Чего надо? – грубо спросил Володя.
– Поговорить, – благожелательно ответил старик. – Отойдем, чтоб нам не мешали?
– Сейчас, – кивнул Володя и вернулся в дом.
Надел куртку, застегнулся. Напоследок поглядел на топор, что оставил у стены. Подумал: брать – не брать? И решил прихватить.
– Ща вернусь, – крикнул он Оле и вышел за дверь.
Старик ждал на крылечке. С видом человека, постигшего мировую гармонию, смолил вонючую самокрутку. Такая выбивалась бы из времени даже в еще большей глуши. Уж если не сигареты, так папиросы дешевые купить можно где угодно. Зачем крутить козьи ноги при наличии «Беломора» за десять рублей в ближайшем ларьке?
На Володю Георгий Иванович посмотрел с некоторым интересом.
– А топор зачем?
– В основном чтоб дрова колоть, – огрызнулся Володя.
– Ну, пошли дрова колоть, – сказал старик и поплелся за дом, в дальний конец участка, где под куском заснеженного рубероида возвышалась поленница.
В отличие от Володи он знал владения Потапкиных. И Володю это немало злило.
Добравшись до дров, Георгий Иванович лихо выдернул полено и сунул Володе. Сам привалился к поленнице и снова запыхтел самокруткой.
Злость усилилась, и Володя со всей дури вмазал топором по полену. Основательный чурбак разлетелся на две части.
– Лихо, – сказал Георгий Иванович. – Что еще у вас так лихо выходит, молодой маг?
Володя вздрогнул и чуть не выронил подобранные чурки. Пристально посмотрел на Георгия Ивановича. Какое-то время они с серьезными лицами изучали друг друга, словно пытались заглянуть в чужую душу.
– Ждали они тебя, – как ни в чем не бывало сообщил Георгий Иванович, переходя на «ты». – Очень ждали, волновались.
– Откуда знаете?
– Я вот тоже волнуюсь, – пропустил вопрос мимо ушей старик. – Как бы не было чего.
