– Вторым Мажем за один вечер, а скорее всего, и за всю жизнь, ты не станешь, – сказал он, – но в большинстве случаев это и не нужно. Самые сильные маги редко дерутся друг с другом, обычно они предпочитают договариваться или интриговать. Очень могучих чародеев часто убивают куда более слабые или люди, которые вообще не знают о существовании заклинаний.
Твой противник пошатнулся? Толкни его «длинной рукой». Ты видишь, что он собирается кинуть в тебя что-то сложное и смертоносное? Первым ударь его «огнями Архангела Михаила». Но это только если у тебя в руках нет пистолета или кончились патроны, – потому что состязаться в скорости наложения заклинаний с магами «Ложи» способен только Маж.
В бою нет запрещенных приемов, ты можешь ударить противника в пах или выдавить ему глаз. Но мне, к примеру, ты вряд ли сможешь нанести достаточно болезненный удар в промежность. И выколоть глаза альву, который этого не хочет, тоже вряд ли получится – они мастерски владеют иллюзиями.
Поэтому старайся держать противника на расстоянии, стреляй, контролируй количество патронов, если надо перезарядиться – кричи мне, Вереску или Мажу, мы прикроем. Если помощь нужна – проси сразу, не тяни. Если просят – помогай, не откладывай на секунду, думая, что вот сейчас выстрелишь, а потом поможешь.
– Ты часто участвовал в боях? – поинтересовался Иво.
Элохим встал, включил свет на кухне – общего уже не хватало, за окном стемнело.
– Нет, – честно признался он. – Но года три назад я, на правах сына полка, прибился к команде, которая занималась контрабандой. Мы возили лекарства, оружие и технику туда, куда их было ввозить нельзя. Именно боев – не было, но раз шесть случались перестрелки, однажды я попал в плен и два месяца просидел в яме, несколько раз приходилось уходить от погони, сбрасывая груз. Компания у меня была из обычных людей, и они даже не подозревали, что я элохим. А я им, естественно, не признавался. После последнего раза я вышел из дела с пятьюдесятью тысячами долларов и двумя сломанными ребрами.
– Наверное, это очень интересно? – Иво взглянул в глаза собеседнику.
– Это постоянные грязь, страх, появляется привычка не доверять никому. За год с небольшим выяснилось, что у нас в команде один хорват стучал своим старым друзьям-усташам, нашим прямым конкурентам. И еще был грек, который скрывал ото всех, что колется, а потом в опасный момент чуть не провалил операцию, потому что не запасся заранее опием и впал в истерику при прохождении таможни. Хотя как раз тогда мы шли пустыми, а груз перетаскивали через считающийся непроходимым перевал нанятые нами баски. Но если бы нас тщательно пробили по всем базам, выяснилось бы много интересного.
– Какая насыщенная у тебя жизнь, – удивился Иво. – А почему ты не рассказывал об этом?
– Если рассказать все, что я пережил за последние лет пять, – усмехнулся Атаниэль, – то наберется на трехтомный приключенческий роман. Я искал клады, исследовал подводные пещеры, восходил на самые высокие пики планеты. Занимался контрабандой, участвовал в подпольных гонках, как-то раз полтора месяца прожил в публичном доме, со сломанной ногой, без документов, и точно зная, что если меня поймает полиция, то условным сроком я не отделаюсь.
– Классно, – Иво был заворожен историей Атаниэля.
– Было бы классно, если бы я умел летать, – грустно ответил элохим и уткнулся в чашку с чаем.
Иво понял, что продолжения не будет, сходил в душ, быстро перекусил холодными хинкали, постоял рядом с занавеской, отгораживавшей «кабинет» Мажа – оттуда доносились непонятные ритмичные шорохи. Наверняка альв работал и не обрадовался бы, если бы его отвлекли.
Спать не хотелось, хотя состояние было сонное и маетное. Два раза Иво ложился и вновь вставал, чтобы выпить еще чашку чая, сидя рядом с уставившимся в одну точку Атаниэлем.
А потом пришел Вереск, притащил громадный рюкзак и две большие спортивные сумки, набитые до отказа. Из рюкзака торчали текстолитовые полосы, из одной сумки капало на пол что-то красное.
– Убил двух радиоинженеров, – прокомментировал Атаниэль, вроде бы слегка отошедший от своей тоски. – Тела порезал и сунул в сумки, а платы спрятал в рюкзак.
– Почти, – хрипло отозвался оборотень, он выглядел очень уставшим. – Отдайте это Мажу, я сполоснусь и спать. – Он поставил сумки и скинул рюкзак, глухо стукнувший о паркет. – Во сколько подъем?
– Если раньше десяти утра, то я убью ту мелкую сволочь, которая попробует меня разбудить, – громко заявил элохим, глядя на занавеску, отделявшую основную часть мансарды от импровизированной комнаты Мажа.
– Подъем, тутти-ту, в одиннадцать! – крикнул альв. – Вереск, ты все принес?
– Некоторых вещей найти не удалось, брал самое близкое, что можно было достать, – ответил оборотень.
Он скинул кроссовки и поплелся в душ.
Иво взял сумки – тяжеленные, килограммов по двадцать пять в каждой – и, сдвинув занавеску, внес их к Мажу. Альв сидел в кресле, наклонившись вперед, и водил деревянным жезлом над оранжевым огоньком стоявшей на столе свечи.
– Ставь на пол, тутти-ту, я разберусь, – велел он.
– Хорошо, – Иво опустил сумки на пол.
Уже выходя, он уловил какое-то странное движение сзади, но, резко обернувшись, увидел альва в той же позе и занимающегося тем же самым.
Следом за Иво к альву зашел Атаниэль, притащивший рюкзак. Ему тоже было интересно, что делает друг, и вышел он через пару секунд с разочарованным лицом – ничего эдакого Маж не совершал.
Спросить Вереска о том, что он купил, не удалось – выйдя из душа, оборотень, как зомби, прошел к своему диванчику и, даже не задергивая занавеску, лег спать.
Атаниэль спросил у него, остались ли деньги, на что Вереск ответил: «Семьдесят долларов», – и засопел, проваливаясь в сон.
– Мы снова нищие, – констатировал элохим.
Впрочем, нельзя было сказать, что он сильно разочарован этим фактом.
Иво посмотрел на спящего оборотня и пошел к себе. Задернул занавеску между стеллажами, положил «цветок» под подушку и довольно быстро уснул.
Санктпитербурх стал выше и красивее.
Там, где раньше стояли деревянные двухэтажные дома, сейчас красовались каменные, подходы к самым видным зданиям вымостили булыжником, а по деревянным тротуарам можно было ходить, не рискуя провалиться по колено в грязь, хотя дождь начался давно и зарядил надолго.
Еремей, кутаясь в тяжелый, подбитый куньим мехом плащ, постучал в маленькую дверцу черного хода в красивом высоком доме.
Бывший крепостной, бывший беглый и бывший свободный мужик вспомнил, как когда-то пешком шел в этот город в первый раз и как девятнадцать лет назад уехал отсюда в Верхотурский уезд, помогать Никите Демидовичу осваивать уральские земли под молотовые и чугунные заводы.
Житье на Урале сделало из беспокойного и неуверенного мужика сильного и властного человека.
Оборотни, или, как они называли себя – маах'керу, оказались меньшей из всех проблем. После первых стычек и долгих переговоров они стали верными союзниками, куда более надежными, чем иные люди.
Но учитывая, что источники в этом краю последнее время появлялись куда чаще, чем исчезали, проблем возникало все больше. Плохо было с местными дейвона, приходилось объясняться и с кровососами-верог, а однажды Еремея заразили чем-то слаш, и в обычное время-то малопонятные, а тогда, в дни всеобщего мора, вообще дикие и странные. От гадости той Еремей едва оклемался, лечили его и льдом, и жаром, и кровь выпускали так, что едва в жилах что прощупывалось.
Никита, по первости хаявший и Еремея, и Феофана, постепенно понял ценность нового человека, и последние годы жизни при посторонних величал его Еремеем Васильевичем, хотя в личной беседе мог и «Еремкой» тыкнуть.
Именно Еремей присоветовал Никите Демидовичу выписать из Швеции и Санктпитербурха болотников, или, как их уже начал называть и он сам, Часовщиков. Невысокие лопоухие человечки чувствовали и металл, и как с ним обращаться, легко могли скопировать немецкие ружья и разные вещицы, на чем сошлись с Никитой, который и сам был мастером изрядным.
Никита Акинфеев, пожалованный царем наследным дворянством и фамилией Демидов, ненадолго
