Татьяна Степановна сочувствовать отказалась, но, желая меня развлечь, рассказала по телефону о странной судьбе внука. Я слушала внимательно, каждое слово об Алексее ложилось бальзамом на душу.
Сорок лет назад Татьяна Степановна уехала в столицу «устраивать судьбу». При ее расчетливости и широте души ей было скучно в провинциальном городке. В активе у нее было немного подкопленных денег, заработанных в продовольственном магазине и прижитый от шофера-дальнобойщика сын Захарка. Сына она оставила на руках старой матери в деревне, под забытым городишкой Орша.
С напором провинциалки, решившей любыми средствами стать богатой дамой, Татьяна, не стесняясь осуждающих женских взглядов, устроилась в крупный универмаг и со страстью зарабатывала деньги спекуляцией, пересортировкой и всеми другими советскими способами.
В тридцать с небольшим она села на шесть лет в тюрьму за растрату, попав под «чистящую» компанию ОБХСС. Зато после освобождения стала умнее и начала зарабатывать деньги в бо€льших объемах и с бо €льшей нахрапистостью.
Ее Захар вырос деревенским мальчишкой, женился на местной девочке-доярке и вел вполне достойный образ жизни. Его устраивала работа электриком, жена-кубышка, трое детей, молоко с колхозной фермы и овощи с собственного огорода.
Татьяна поняла, что никогда не найдет с ним общего языка.
В очередной раз приехав к сыну с деньгами и подарками, она выпросила внука Алешеньку. Ко времени, когда у Татьяны проснулись материнско-бабушкинские чувства, он успел окончить школу и теперь помогал отцу менять проводку в деревенских домах, а матери доить коров на ферме. Но характером получился в бабушку и мечтал вырваться из деревни хотя бы в областной город. Татьяна Степановна быстро устроила внука учиться в московскую Ветеринарную академию.
Приучила Лешу ежедневно мыться, пользоваться дезодорантом, менять носки, привезла в институт красоты – заставила свести цыпки и бородавки. А уж не вставать в четыре утра он моментально привык сам.
Я представила, что Лешка доит корову… Пару тысяч рублей я бы за это зрелище заплатила…
Татьяна Степановна хотела еще углубиться в свою биографию, но тут я услышала в трубку, как хрипло залаял ненаглядный лысый пудель Чешир, напоминая об обеде. Татьяна Степановна быстро распрощалась со мной, велела «держать хвост пистолетом и не раскисать».
И мне пора было заняться делом.
В ближайшем продовольственном магазине я попросила коробки, и продавщица вынесла пять штук, содрав с меня двести рублей, при этом делала сочувствующее лицо, разглядываю мою клюку.
Между сознательно-истеричными звонками всем и вся я складывала в ящики статуэтки и кухонную посуду. Отдельно упаковала мелкую мебель, в ящики которой засунула футляры с драгоценностями.
В обед объявился Андрей. Он по-родственному расположился на кухне, разогрел себе вчерашний ужин. Его присутствие делало жизнь тошной. Я назло включила погромче музыкальный канал и заглянула на кухню с максимально приветливым лицом.
– Поедешь на работу после обеда или останешься? – спросила я «домашним» голосом.
– Обязательно поеду, работы невпроворот, – деловито сообщил Андрей, взял со стола пузырек валерьянки, посмотрел на свет количество содержимого. – Григория нужно навестить, снять окончательные показания. Игорь в себя пришел, его тоже нужно опросить. – Андрей с аппетитом ел. – И у меня душа болит за тебя, мама вчера такого по телефону наговорила. Кстати, Насть, сделай тише музыку, разговаривать невозможно.
– Андрей, я в своем доме. – Я так вошла в роль психопатки, что в моем голосе послышались настоящие слезы. – Мне без музыки страшно, слышится шепот и шорох чужих одежд. И вообще, я отсюда завтра уеду жить на дачу.
– От меня хочешь сбежать? – прищурился Андрей.
– И от тебя, и от всего, – послушно согласилась я. – Заведу на даче грядки, буду выращивать овощи и продавать на колхозном рынке.
– Ну-ну, флаг тебе в руки, – произнес Андрей, и я заметила, что родственничка аж передернуло. – Ладно, спасибо за обед. И перестань нагнетать истерию, ты иногда переигрываешь.
Умный, мерзавец.
В шесть часов подъехали папа с мамой и забрали частью упакованные вещи. Я предупредила, куда засунула драгоценности. Мама одобрила мою перестраховочную деятельность. Папа советовал поместить «побрякушки» в сейф банка, но особо не настаивал.
Квартира без картин, подсвечников, книг и зеркал смотрелась сиротливой.
На следующий день я проснулась от настойчивого телефонного звонка. На двадцатом звонке нащупала телефонную трубку, на которой грела попку Стерва.
– Алло! – устало выдохнула я.
– Настя, ты на работу собираешься? У нас уборщицы забастовку грозятся объявить, они порошок на свои деньги покупают, ты же ключи от подсобки увезла.
Первым делом мне хотелось спросить, кто это говорит. Но через пять секунд сообразила – Лена из бухгалтерии, профессиональная сплетница.
Надо все-таки иногда вспоминать, что я числюсь на бетонном комбинате завхозом дирекции.
Какой ужас! Ни за что! Ни за что больше не вернусь на работу, при которой постоянно хочется сидеть на больничном.
– Лен, а кто моих подчиненных усмиряет?
– А жена слесарева, – охотно сообщила Лена. – Он ее уборщицей устроил, так она тут такой шорох навела! Уборщицы даже стены моют, а сантехник начинает пить только после обеда. Но ты не волнуйся: придешь, мы тебя обратно возьмем. Она не имеет права, ты инвалид.
Я сморщилась от обидного для себя определения, но на Лену обижаться грех. Женщина она недалекая, но добрая.
– Лен, огромная просьба, увидишь слесареву супругу, скажи, чтобы завтра в одиннадцать обязательно была.
– Увольняешься? – с удивлением и легкой завистью поинтересовалась Лена.
– Увольняюсь, – подтвердила я и решительно свернула разговор: – Лен, ты извини, я занята. До завтра, хорошо?
Выгуляв Стерву, я вернулась в квартиру и встала у двери на лоджию.
Сегодня я наконец приближалась к цели своей уборки. Сегодня, по логике вещей, настала очередь лоджии и подпола.
Чертыхаясь и держа костыль наперевес, я спустилась в подпол и стала выставлять на пол лоджии банки с овощами и мясом – не здесь же их оставлять.
Вход в типографию должен быть за средним стеллажом левой стены. Надо было снять банки и вынуть четвертую доску сверху. В пазах, куда вставлялась доска, нужно было нажать на сучок – небольшой кругляш в деревянной вагонке.
Я послушно все проделала. Стеллаж плавно и абсолютно бесшумно въехал в стену. На месте стеллажа оказалась металлическая кабина, похожая на лифт.
Лифт без дверей поехал не вниз, а вглубь. Стены узкого тоннеля были отделаны серым толстым пластиком. Через минуту лифт остановился. Я оказалась в темном просторном помещении. Свет шел только из подвала, оставшегося впереди в нескольких метрах. Мне стало жутко.
Нащупав выключатель, я щелкнула им, и большая комната залилась светом. Лифт вернулся на несколько метров в тоннель, и на его место встала бронированная дверь.
За все время ни один механизм не скрипнул и не дрогнул – надо же, абсолютная бесшумность. Помещение, в котором я оказалась, совершенно не было похоже на типографию, скорее на лабораторию.
Вместо огромных станков стояли три белых агрегата, похожие на ксероксы. К стене были придвинуты несколько белых столов с химическим оборудованием. Вокруг белела поразительная чистота. Я подняла голову и заметила кондиционеры с пылеуловителями на каждой стене.
