— Сбыл товары, полученные от фирм?
— Половину.
— Куда дел другую половину?
— Переправил в филиалы. Завы у меня там надежные, всех в кулаке держу.
— А не попадутся они?
— Принял меры. Мы разрезали ткань вначале на лоскуты, потом вывезли в филиалы.
— Браво! — похлопал бандитский «шеф» в ладоши. — Нашу долю прибыли принес?
— Да, хозяин.
В этот момент дверь подземелья открылась и на ступеньках появилась полусогнутая Баба-яга. На громадном лягане она несла штук пятнадцать отварных курочек.
— Кто-нибудь, тащите коньяку, — распорядился Аббасов, проглотив слюну. — Живо!
Директор лоскутного магазина взлетел по ступенькам и через минуту принес десять бутылок коньяка.
Началось пиршество. Каждый выхватил по курице и стал вгрызаться в нее, запивая мясо коньяком из большущих пиал. Они громко чавкали, икали, выплевывали косточки прямо на ковер. Мне тоже захотелось съесть крылышко или ножку, но, уж на что люблю подзаправиться, — в таком обществе побрезговал.
К концу трапезы у всех развязались языки и мне оставалось только слушать и слушать. И выяснил еще кое-что такое, что должно было очень заинтересовать Салимджана-ака. Например, узнал, что эта банда сколотилась сравнительно недавно, когда преступникам стало ясно, что милиция вскоре поодиночке выловит их всех. Вот они и объединились, чтобы защищать друг друга, поддерживать деньгами, советами, связями… Адыла Аббасова выбрали главарем и каждое его слово было законом. Еще я узнал, что избитый Адылом толстяк — завскладом paйонной потребительской кооперации, худющий Ариф базарком, Муталь — шофер автобазы.
Главарь провел небольшую беседу о том, как избегать неприятных столкновений с милицией, каким образом усыплять бдительность дружинников. Посоветовал каждого «подающего надежды» — представляете, какие! — привлекать на свою сторону, а если это сразу не удается, то постараться облить того грязью, чтобы он вообще потерял среди честных людей авторитет.
— Клевета, распространение слухов должны стать нашим главным орудием, — сказал он в заключение. — Следующую встречу я назначаю на двадцать седьмое число этого месяца, на двадцать два часа. Самое главное сейчас — действовать осторожно, с умом, но решительно. Это должно стать нашим девизом… Арифджан, ну-ка, почитай молитву за всех за нас.
«Завотделом спекулянтов» упал на колени и стал пьяно бормотать, глядя на груду пустых бутылок у стены.
— Аминь! — закончил он свою «молитву». — Да пусть враги наши всегда терпят поражение, а дела наши процветают и Адылджан-ака всегда пребывает в добром здравии и благостном расположении духа!
— Аминь! — хором прохрипели члены банды.
На этом «общее собрание» шайки закрылось. Все начали расходиться. Я, само собой, увязался за Аббасовым. Ведь мне следовало знать, где он припрячет нашу желтенькую папку. Такси его ждало на условленном месте — ничего не скажешь, все организовано! Не успели мы сесть, как машина рванула и понеслась по темным улицам.
У моего «приятеля» было отличное настроение. Откинувшись на спинку сиденья, он вполголоса напевал какую-то пошлую песенку. А у меня из головы не шли слова Салимджана-ака: «Знаешь, Хашимджан, — говаривал он, — среди сотен тысяч честных трудовых людей могут появиться один-два отщепенца, которые многим портят жизнь, лишают покоя. Наш с тобой долг — наставить таких на путь истинный, ну, а если не захотят — то со всей суровостью покарать!»
Что ж, дорогой Салимджан-ака, теперь мы знаем кто главарь шайки, знаем и про их делишки и планы. И в свое время всех возьмем, никто не скроется от возмездия…
Я проследил, как Аббасов спрятал в своем тайнике желтую папку, и, несколько успокоенный, далеко за полночь отправился наконец домой.
Бессонная ночь
Я решил так поздно — или уже рано? — не будить звонками Лутфи-хола: в два приема одолел дувал и оказался во дворе. Снял с головы шапку-невидимку, оглянулся по сторонам. Что такое? В цветнике, как ни в чем не бывало, разгуливает с садовыми ножницами Салимджан-ака, облаченный в свой жирафий домашний халат! Не веря себе, я протер глаза: Салимджан-ака ведь должен быть в больнице, врачи говорили, что он в тяжелом состоянии!
— Здравствуйте! — пробормотал я неуверенно.
— Ия, Хашимджан?! — изумленно воскликнул полковник, выпрямляясь. — С неба свалился или из-под земли вылез?
— Через дувал перелез. Но вы? Откуда вы сами появились? Вечером вас не было…
— Удрал из больницы, сынок, — пояснил Салимджан-ака виноватым тоном. — Здесь, сам знаешь, дела у нас важные и сложные… Грех в такое время валяться в больнице. Да докторам разве втолкуешь это? Дождался сегодня, когда все уснут, и дал стрекача. Знаешь, Хашимджан, к какому выводу я пришел?
— Нет, не знаю.
— В ограблении нашего сейфа участвовали люди Адыла Аббасова. Он — организатор.
— Верно.
— Ибо именно он заинтересован в уничтожении этих документов. Но сейф вскрывал не он сам.
— Верно. Не сам вскрывал.
— Постой, а ты откуда знаешь?
— Да нет, я так просто…
— Неисправимый подонок этот Аббасов. А я надеялся, что образумится; догадываясь о его проделках, пытался направить на путь истинный. А он каждый раз старался надуть меня и, надо сказать, ему пока это удавалось. Ты знаешь, я с жучьем строг, но ведь не пойман — не вор.
— А вы давно его знаете?
— Лет десять.
— Не помните, проходил он по делу о махинациях на шелкоткацкой фабрике?
— Не помню, сынок. Ведь когда все было… Ты к чему это?
— Нет, просто так…
Не время еще говорить с Салимджаном-ака обо всем, что я узнал. У него сердце, может слечь опять. Ему сейчас полезно слышать лишь радостные вести… Решено, о старых делах умолчу. А вот если я скажу, где находятся документы, он вдруг возьмет да и поправится окончательно.
— Салимджан-ака, давайте-ка присядем, — сказал я как можно спокойнее, увлекая его на веранду.
— Что у тебя там, что-нибудь важное? — испытующе взглянул он мне в глаза. — Давай выкладывай!
— Ого, важное. Да еще какое!
Мы опустились на диван. Не упоминая о волшебной шапочке ни словом, я начал рассказывать, как вернулся из кишлака, посетил кафе «Одно удовольствие», пошел по следам директора, словом, все по порядку.
— Как тебе удалось все это подсмотреть и подслушать? — с некоторым недоверием спросил полковник,
— А я умею быть невидимым.
— Ты что?! — с еще большим недоверием покосился на меня Салимджан-ака. Верно, подумал, что я слегка — того…
— Правда; если сомневаетесь, можете проверить. Вот, закройте-ка глаза…
