Мне показалось, что рыдает весь мир, земля и небо, деревья и травы льют слёзы горя и тоски. Плакал Усман, ревел Аман, рыдала с визгом Рабия…
– О-о, бо-оже мо-ой!..
– Чтоб от меча святого подох тот гирман!
– Бедные наши джигиты!..
– Сы-ын мой!
Мама молчит. Не плачет, не кричит, вся какая-то одеревеневшая, равнодушная. Весь день она была сама не своя, я-то видел. Она была как каменная и во время митинга, и когда новобранцев сажали в машины. Если кто из малышей приставал, резко отталкивала его от себя. Всю обратную дорогу тоже молчала, точно её постигла какая-то страшная болезнь, отняла язык.
Придя домой, мы обнаружили, что наша беременная овца лежит мёртвая посреди хлева. Скончалась в страшных муках, так и не объягнившись.
– Эх, какое горе! – покачал головой дедушка Парпи. – Если бы я сам был тут… хоть ягнёнка бы спас. А так ни мяса, ни ягнёнка, ни овцы… Беда одна не ходит… Да что и поделаешь?!
Аман подошёл к маме, сказал, что животик болит, попросил хлеба. Вот тут-то и взорвалась мама: она закричала «во-он!» и повалилась без памяти на землю.
Дедушка Парпи хочет купить пушку
Дядюшка Туран и Разык-ака ходили из дома в дом и собирали для бойцов всякую всячину: сушёные фрукты, рукавицы, шерстяные носки, шапки. А мы, дети, ходили за ними, чтобы посмотреть, кто что даст и сколько. Очередь дошла до Парпибобо.
– Иные жалеют горсточку червивого урюка, – начал издалека Разык-ака, – тогда как один ташкентец купил для наших доблестных воинов целый танк!
– Погоди, объясни вначале, что это такое – танк?
– Танком называют трактор, который воюет.
– Ёпирай[15], неужто и трактор может воевать?!
– Может, – подтвердил дядюшка Туран. – Один старик, вашего возраста, на все свои сбережения купил самолёт.
– Айриплан? – удивился дед.
– Да, айриплан.
– Неужели государство разрешает покупать такие вещи?
– Разрешает, – твёрдо ответил дядюшка Туран. – Вот бы вы купили для своих сыновей пушку и послали на фронт!..
Парпи-бобо постоял в некотором раздумье, покусывая кончик бороды, потом махнул рукой:
– Брось ты такие разговоры, Туран! Сейчас на нашем базаре стоящих щипцов для углей не найдёшь, не то что пушку!
– А вы сдайте государству денежки, а уж государство найдёт, где купить пушку! – подлил масла в огонь Разык-ака.
Парпи-бобо выпустил изо рта кончик бороды.
– Хош, а сколько берут за приличную пушку?
– Сто тысяч, – сказал Разык-ака, не моргнув глазом. Дед только и произнёс: «А?!»
– А вы как думали? Пушка – это вам не праща, которой камешки мечут в воробьев!
– Разык, послушай меня. А нельзя ли как-нибудь подешевле купить? Может, подержанную какую…
Разык-ака пожал плечами, пошёл из двора.
– А никто вас и не заставляет покупать пушку. Спасибо и за этот изюм, дедушка. Сказал же вам, иные и того жалеют.
– Ладно, на этот счёт я ещё должен посоветоваться со старухой, – пробормотал дедушка Парпи, направляясь к себе.
Тётушка Тухта стирала во дворе. Дед близко подошёл к ней, постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом сказал, что в нынешней войне нельзя и шагу ступить без пушки, что без пушек победы нам не видать как своих ушей. В заключение добавил, что и Куршермата в своё время удалось выгнать из крепости исключительно благодаря пушкам, что очень сильное это оружие – пушка.
– Знаю, знаю, она стреляет железными шарами, – равнодушно ответила тётушка, продолжая стирать.
Дедушка промолчал, почему-то отошёл к калитке (кто знает, может, готовил путь к отступлению, если старуха кинется драться?) и оттуда крикнул:
– Жена, эй, жена!
– Чего орёшь, не глухая ведь. Чего надо? – Тётушка даже не подняла головы.
– Я хочу купить для своих сыновей пушку!
Нет, тётушка не вскочила, не погналась за мужем.
– Моим сыновьям государство само купит пушку, – сказала она спокойненько.
