договор с заводчиком об урегулировании конфликта», «Не верьте клевете коммунистов на великого Пата Рушпета», «Честнейший человек эпохи», «Пат выступает на митинге перед двадцатью пятью тысячами забастовщиков», «Рабочие лидеры преподносят Пату автомобиль за бескорыстную десятилетнюю работу», «Великодушный Пат навещает семью рабочего, погибшего от несчастного случая. Этот рабочий выступал против Пата», «Пат вручает деньги голодающей семье».
Дрэйк зевнул, захлопнул папку с материалами, полученную из ФБР, и сказал вбежавшему Ихаре:
— Возвратите этот хлам в ФБР. Они воображают, что все знают, а зря.
— А ваша папка?
— В ней настоящий материал, он пригодится. — И Дрэйк бросил веселый взгляд на папку, содержимое которой он заучил на память.
Дрэйк снял телефонную трубку и вызвал Рушпета:
— Мне нужно поговорить с вами, великий Пат Рушпет. Назначьте час свидания в ближайшие двадцать четыре часа.
— Кто вы и по какому делу? — раздался в трубке зычный голос привычного оратора.
Узнав, что с ним хотят говорить по личному делу, Пат Рушпет долго расспрашивал Дрэйка, стараясь выведать, чего от него хотят, и, не добившись толку, отказал.
— Какой же вы общественник, — издевался Дрэйк, — если к вам труднее попасть на прием, чем к папе римскому! Чего вы боитесь?
— Моя популярность среди рабочих, — сказал Пат Рушпет, — делает меня ненавистным для некоторых. Я знаю многих, кто хотел бы от меня избавиться. Я возглавляю борьбу масс. Я не какой-нибудь красный. Понятно?
— А насчет того, чтобы урегулировать ваш должок Черному Бру? — сказал Дрэйк.
— Бру? — закричал голос в трубке. — Бру? Да ведь Бру давно похоронен!
— Но у него есть наследники.
— Не знаю никаких наследников…
— Зато они вас знают… и хорошо… Значит, война? — спросил Дрэйк.
Последовало длительное молчание.
— Приходите в семь вечера ко мне домой, — ответил недовольный голос.
В назначенный час Дрэйк был у Пата Рушпета.
Красивое, дородное лицо, большой лоб, широко открытые, большие серые глаза и все черты Пата Рушпета выражали благородство и честность. Он стоял перед Дрэйком, большой, широкоплечий, энергично жестикулируя руками, и говорил так, как будто говорил перед широкой аудиторией. Он не соглашался платить гангстерам и в заключение сказал:
— И вот гангстеры приходят ко мне, они требуют деньги — с меня, профсоюзного деятеля, деньги! Но что я имею? Небольшое жалованье! Что такое жалованье? Тысячи несчастных бедняков-рабочих собирают свои гроши, отрывая от полуголодных детей, дают мне через профсоюзную кассу и говорят: «Пат Рушпет, ты один из чисто американских профсоюзных боссов, ты лучше тех, кто организует стачки, ты умеешь ладить с заводчиками! Возьми часть того, что мы заработали потом и кровью, возьми, наш вождь, наши взносы, удели часть себе за свою адскую работу и сделай нас людьми. Добейся у хищников-капиталистов хотя бы нормальных условий труда и оплаты». И я борюсь за них, за рабочих, не жалея жизни. Не гроши бедняков, а их страдания воодушевляют меня на борьбу. Я хочу, чтобы американцы были первыми.
Услышав смешок Дрэйка, Рушпет на минуту опешил, но потом закричал:
— А вы, вы, гангстеры, хотите урвать у меня, у моих детей то, что рабочие дали мне! Вы…
— Довольно! — зло сказал Дрэйк, — Я не за тем пришел, чтобы слушать ваши басни! — Он встал так стремительно, что стул опрокинулся. — Я не мальчик, каким вы меня считаете! Сколько вы получаете жалованья за профработу? Сколько вы платили Черному Бру?
Рушпет замялся.
— Я подскажу вам: Черному Бру вы платили десять тысяч. А за последние шесть лет не платили ничего. Так? Ну?
Рушпет молчал.
— А откуда вы их брали, десять тысяч, для Бру, если зарабатывали десять тысяч в год?
— Я работал. Я дополнительно зарабатывал статьями, докладами. Я платил эти деньги Бру, но я и моя семья голодали… Да, мистер, голодали!..
— Вы не станете отрицать, что в это же время вы себе купили дорогой автомобиль?
— Мне его подарили.
— А дача в Палм-Бич?
Рушпет испуганно посмотрел на Дрэйка.
— Она не моя, — тихо сказал он.
— Вы хотите сказать, что так как профсоюзному деятелю неудобно покупать роскошный автомобиль — как бы чего не подумали рабочие, — то он просит друзей разыграть фарс подарка. А дачу в Палм-Бич покупает за свои деньги на имя отца жены и заставляет его подарить жене. Итак, сколько вы заработали за эти два года?
— Ну, тысяч… За два года?.. Тысяч… тридцать.
— Вы врете, великий Пат Рушпет… Можете своей благообразной личностью и болтовней обманывать доверчивых рабочих, но меня не проведете, я вас знаю. Уплатите нам сейчас же шестьдесят тысяч долларов и в дальнейшем каждое первое декабря вносите по десяти.
— Убейте, у меня нет таких денег!
— А если я вам докажу, что вы заработали больше тридцати тысяч долларов за два года, вы заплатите? О, неподкупный Пат Рушпет!
Дрэйк встал и заходил по комнате, чувствуя себя Наполеоном. Он заучил факты, собранные рабочими, и будет цитировать их на память, но есть еще и фото…
— Но я бедняк, бедняк! — твердил Рушпет.
— Сколько вы получили за срыв стачки на заводах Ридерса? — спросил Дрэйк.
— Я? Клевета! Я боролся!
— Да, вы чисто работаете под «папашу» рабочих. — Дрэйк вдруг разозлился и сердито закричал: — Только благодаря махинациям ты, Пат, ловко сумел продавать рабочих оптом и в розницу и нажил на этом бизнесе пятьдесят тысяч! Брось разыгрывать передо мной наивного! Не на того напал. Сам такой, и меня не проведешь. Где у тебя счетная машинка? Крути пятьдесят тысяч!
— Но это ложь!
— Я ведь не засчитываю те тысячи, которые ты получил за предательство в профсоюзе «индустриальных рабочих мира» много лет назад.
— Что вы болтаете! — испуганно воскликнул Рушпет.
— Ты сговорился с заводчиками и убил полисмена. Это дало властям случай разогнать забастовку. На суде ты свалил это убийство на рабочего. Чистая работа!
— Чего вы от меня хотите?
— Клади на счетной машинке пятьдесят тысяч. Вот… — и Дрэйк вынул из портфеля и бросил на стол пакет, — вот фотография твоей расписки в получении пятидесяти тысяч.
— Подделка! — закричал Пат Рушпет, держа в дрожащей руке фотографию.
— А вот фотодокумент. — И Дрэйк бросил на стол фото. — Ты получаешь деньги от Ридерса.
Рушпет вне себя схватил фотографию.
— Ничего не понимаю, — сказал он, — ничего!
— За поставку штрейкбрехеров во время забастовки на военных заводах и фабриках Армстронга ты получил по двадцать долларов с головы — сто тысяч долларов.
— Неправда…
— Сбрасываю двадцать тысяч твоим приспешникам. Щелкай восемьдесят тысяч.
— Но это много, — упавшим голосом сказал Рушпет и отложил на счетной машинке восемьдесят тысяч.
— За выдачу пяти рабочих — вожаков коммунистов — на заводе Шнеера, шестнадцати коммунистов
