несколько слов… Я просто прочла обращение Долорес Ибаррури… Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это имя… Хулиганы захотели вырвать у меня плакат. Я не хотела отдать… Они вытащили меня из рядов, порвали плакат… И тогда подоспели эти летчики и привели сюда. Я не знаю, куда мы идем. Лучше мне было бы возвратиться в ряды демонстрантов.
— Хулиганы нацеливались именно на вас, — заметил Поль. — Они и потом долго шли за нами. Или они уже не первый раз вас встречают?
— Нет. — Женщина тряхнула коротко остриженными белокурыми локонами. — Я впервые попала в переделку, но они меня не испугали.
— Так куда же вы идете? — спросил Робин Стилл у Поля.
— Я сам не знаю, куда мы идем, — отозвался Поль и, обращаясь к Робину Стиллу, пояснил: — Я встретил Джона Милигана. Он действительно почти с того света. Мы шли вдвоем, и когда вступились за женщину, ребята помогли. Я не знаю, что она говорила, но эффект ее слов я видел.
— Значит, ты, Джон, уже не в военной авиации? — спросил Робин Стилл.
— Работаю на синдикат Дрэйка, — отозвался Джон. — Эти ребята тоже. А сейчас гуляем. Вечером загрузят самолеты — и ночью в путь.
— Хотя бы улыбнулась или засмеялась! — сказал один из летчиков, кивая на блондинку. — Может быть, мы сделали ошибку, спасая ее?
— Я не просила вашей помощи, — вспыхнув, отозвалась молодая женщина. — Я делаю и говорю то, что хочу и когда хочу, и я не сказала ничего плохого…Она быстро обвела глазами собравшихся, заметила окружившую их небольшую толпу, чуть прищурила веки, соображая что-то, и, видимо решившись, предложила: — Хотите, я прочту вам эти строки? И вы сможете судить о том, плохо это или хорошо.
Летчики одобрительно закивали головами.
Молодая женщина быстро взошла на верхнюю ступеньку, ведущую в аптеку. Она окинула взглядом тротуар и, вынув из кармана листок бумаги, преувеличенно громко начала читать, видимо рассчитывая, чтобы ее слышали все прохожие.
«Смелая женщина», — с удовольствием подумал Робин Стилл.
— «Мы должны говорить правду нашим мужьям и детям! — начала она. — Мы должны приучить их к мысли о том, что когда Родина подвергается нападению иностранной армии, тогда защита Родины является священным делом».
— Правильно! — закричали летчики.
Из возникшей вокруг них толпы послышались одобрительные возгласы.
— «Но мы также должны им сказать, — продолжала молодая женщина, и голос ее зазвенел от волнения, — что они не могут идти на смерть ради защиты интересов каст, угнетающих и эксплуатирующих их. Мы должны сказать нашим мужьям, что научиться владеть оружием необходимо не для нападения на мирные народы, но для защиты мира, для борьбы против агрессивной войны, для защиты прав народов быть независимыми, для защиты права угнетенных и эксплуатируемых на достаточную жизнь, для защиты своих собственных прав и права своего народа быть свободными!»
— Правильно! — первым закричал Робин Стилл.
Летчики, не все, но тоже закричали «правильно».
— «Миллионы женщин уже поняли, — продолжала молодая женщина, — что воспитание чувства национальной гордости, так же как и борьба за улучшение экономического положения и заботы о будущем детей, неразрывно связаны с борьбой за мир. Как бы подло и лживо ни выступала капиталистическая пресса, пытаясь скрыть от народа правду, миллионы простых, честных людей мира понимают, что расходы на войну, военные приготовления и бремя кризиса взваливаются на плечи трудящихся».
— Красная пропаганда! — крикнул кто-то из толпы.
— С меня дерут шестьдесят процентов заработка на всякие налоги! донесся голос.
— Не на что жить! — раздались голоса женщин.
— Мужчины могут иногда промолчать, — сказала одна из женщин, — но мы, домашние хозяйки, не боимся потерять работу и говорим прямо.
Ободренная этими возгласами, стоявшая на ступеньках аптеки молодая женщина быстро вынула из кармана жакета листок бумаги и прочитала:
— «Кто хочет войны? Вот прибыли американских монополий за последние годы. Монополисты заработали в 1939 году пять миллиардов долларов, в 1944 одиннадцать, в 1949 — семнадцать, в 1952 году на военные нужды шло полтораста миллиардов долларов бюджета, а в последующие годы и до наших дней — семьдесят процентов бюджета».
Из толпы раздались гневные возгласы в адрес миллиардеров. Народ остро ненавидел монополистов и не скрывал этого.
Толпа запрудила улицу. Машины гудели. Полисмен, расталкивая толпу, пробирался к аптеке.
Робин Стилл быстро оценил создавшееся положение. Митинги под открытым небом были запрещены. Эта славная женщина могла попасть в переделку. Он скомандовал:
— За мной! За углом есть ресторан.
Робин Стилл относился к той плеяде неунывающих людей, которая всегда, в любых условиях борется за лучшую жизнь и не «сбавляет газ» даже в беде. Как и многие другие труженики, он имел несколько профессий. Его слабостью была любовь к моторам. Слабостью, ибо каждый американский рабочий ненавидит свою работу — ведь он работает на хозяина. Американский рабочий ненавидит свой конвейер, выматывающий его силы. Рабочий ненавидит своего босса, которому он платит за право работать.
Робин Стилл, прекрасно понимая, что он работает на хозяина, а не на народ, все же самозабвенно любил моторы. В войну он работал авиамехаником, а после войны его уволили из армии, как коммуниста. Его не посадили в концлагерь. Его, как и других, постарались устранить из жизни, лишив права на работу. Но Робина Стилла выручали его прекрасное знание моторов и огромная трудоспособность. Ради его «золотых рук» хозяин авторемонтной мастерской терпел коммуниста Стилла у себя на работе. Иногда Стилл выступал как боксер. Он не был профессионалом, но в клубах пользовался известностью и симпатией.
На состязаниях знаменитых боксеров журналисты старались быть рядом со Стиллом, так как он тонко подмечал плутовство боксеров и мог разоблачить преднамеренный сговор. Впрочем, Робин Стилл разоблачал не только махинации боссов в спорте — он разоблачал всякие махинации и везде, где только мог. Он считал это своим кровным делом и находил в этом даже спортивный интерес.
Отец Робина Стилла принадлежал к тем рабочим, которые еще верили в «добрые» и «злые» тресты, а также верили в то, что стоит расстроить козни «злых» трестовиков — врагов американского народа — и выбрать в сенат «порядочных дельцов», дающих заработок, и жизнь исправится. Робин Стилл давно расстался с этим заблуждением и мучился сознанием своего бессилия переубедить отца. Робин Стилл любил свою многоликую, богатую и несчастную Америку, страну, в которой народ мог бы ликвидировать безработицу, быть сытым и счастливым, если бы взял управление в свои руки. Но, прежде чем вырвать власть у тех, кто вел страну к гибели, надо было научить народ разбираться, где правда, а где ложь, когда ложь выдают за правду. Это было очень трудно делать в стране, где симпатии часто, вне зависимости от существа спора, были на стороне того, кто сумел проломить противнику череп в драке.
Полупустой подвальчик встретил компанию летчиков шумными звуками танца «буги-вуги».
— Виски на всех! — крикнул Поль.
— Повторить за мой счет! — отозвался Джон.
— Я не буду пить, — решительно заявила молодая женщина, не в силах побороть нараставший внутренний протест, вызванный резкой сменой обстановки: от героической речи перед народом до пошлых завываний «буги-вуги» в этом ресторанчике. Приглашать даже своих лучших знакомых в ресторан, вместо того чтобы звать домой, не было нарушением общепринятых норм. Все же она жалела, что пошла сюда, и готова была уйти.
Робин Стилл хорошо понимал душевное смятение молодой женщины.
— Вы не должны обижать своих спасителей пренебрежением к их маленьким слабостям. Ведь вы выше этого… и вам надо переждать, — сказал Робин Стилл, ласково кивнул и указал глазами на стул рядом.
Молодой женщине сразу понравилась простота Стилла. Она бурно вздохнула, села и вдруг успокоилась, будто в ее вздохе отлетело то, что волновало ее.
