— А хочешь, скажу? Ты случайно не завещал ему свои сбережения?
— Щербатин!..
— Только не надо гневно сверкать глазами. Я давно подозревал, жаль, не мог тебя предупредить. Да ты бы и не поверил, опять бы начал глаза закатывать…
— О чем ты хотел предупредить?
— Он профессиональный наследник. Вот почему он так быстро заработал второе холо. И вот почему он не хочет быть командиром группы — им запрещают наследовать уцим от подчиненных. Чтобы избежать излишних потерь среди личного состава, понимаешь?
— Этого не может быть. Это невероятно.
— Невероятно, что ты остался жив.
— Не знаю… Он стрелял два раза. Сначала меня спас жилет и, наверно, ранец. Он мог не знать, что офицерские жилеты намного лучше, чем солдатские, иногда держат даже плазменный удар.
— Второй выстрел был в голову?
— Что, заметно?
— Твою рожу словно поджарили на гриле.
— Я закрылся рукой. Рука — вот она, шлем — на куски…
— Хреновый снайпер твой Нуй. Точный выстрел отрезал бы голову вместе с рукой и шлемом. Как вернемся — погоняй его на стрельбище.
Я помолчал некоторое время. На душе было гадко, тошно.
— Надо идти, Щербатин. Про нас никто не знает, спасатели забрали живых и ушли.
— Да, надо идти, — сразу согласился он. — Но про меня забудь. Оставь мне что-нибудь пожевать из ранца, а сам иди. Доберешься до наших — там скажешь.
— Даже не думай. Если идти — то вместе. Сколько ты просидишь тут один, даже комара отогнать сам не сможешь.
— Да уж, далеко мы вместе уйдем, — фыркнул он. — Полторы калеки. На двоих одна рука.
Я не стал отвечать. Нужно было провести инвентаризацию, прежде чем отправляться в путь. Морщась от боли, я снял ранец и убедился, что он наполовину сгорел. Уцелели только два запаянных лотка с комбикормом да коробка с зарядами для ракетницы. Еще три лотка, оплавленную флягу, весь комплект химзащиты и запасные батареи для ружья пришлось выкинуть. По злой иронии судьбы, уцелел также мой магнитофон с ивенкскими напевами.
Ружье валялось на том же месте, где я пришел в себя. Я подобрал его, проверил — вроде бы все нормально работало.
— Танк еще не утонул? — спросил Щербатин. — Пошарь в люке, там должен быть баллон с комбикормом. Такая упругая штука с трубочкой, там поймешь…
Я перебрался на танк, пошарил в люке, заодно поискал свой нож. Ни ножа, ни комбикорма найти не удалось.
— Шел бы ты один, Беня, — вздохнул Щербатин, со злостью поджимая губы. — Хоть бы ты уцелел…
— Закрыли вопрос, — буркнул я. — Расслабься и получи удовольствие.
Шланги и ремни, свисавшие с мешка, оказались очень кстати. Я связал две петли — получилось нечто вроде рюкзака. Боль как-то тихо ушла. Думаю, мой организм меня пожалел и отключил чувствительность. И все равно вязать узлы одной рукой было чудовищно трудно.
— Оставь, — в последний раз сказал Щербатин, когда я взваливал его на спину.
— Молчи. И не беспокойся за меня — ты совсем легкий, когда без рук и ног.
— А у тебя спина похожа на шницель с гарниром.
— Сам-то ты гамбургер с майонезом. Яйцо в мешочек…
— Ладно, как проголодаюсь, буду отщипывать кусочки от твоей жареной спины. Ты хоть знаешь, куда идти?
— А какая разница? Планета круглая…
По меткому выражению Щербатина, путь наш был не близкий, но зато тяжелый. Особенно мучительно мне было перепрыгивать с островка на островок, с кочки на кочку. Мешок с моим приятелем бил в обожженную спину, а сам он при этом едва сдерживал стон. Ему тоже было несладко после того, как я варварски выдрал его из чрева танка.
Я шел к реке. По деревьям и расположению подбитого реаплана я примерно определил, откуда мы приехали. Вездеходы шли по прямой, поэтому главным сейчас было сохранить направление. К сожалению, такая штука, как компас, в экипировку цивилизатора не входила.
Река была моей единственной надеждой. По ней могли проплыть вездеходы нашей основной группы, возвращаясь из рейда. По ней же наверняка пойдут и все другие машины, когда штаб получит выверенные карты и результаты нашей разведки. Одним словом, река здесь была единственной из возможных транспортных артерий.
Первые полчаса я шел довольно бодро. Но наступил момент, когда силы вдруг начали выходить из меня, как вода из дырявого корыта.
Я стал тяжело дышать, сбавлять шаг, невольно задерживаться на сухих островках, где шагалось легче. Вскоре и Щербатин заметил, как я выдыхаюсь.
— Что, Беня, небось уже пожалел, что взял меня с собой?
— Молчи! — прорычал я. — А то сейчас выброшу.
— А и выбрось, — оживился он. — Я давно предлагаю.
— Выбросить не выброшу, а просто скину с плеч и потяну на веревке.
— Уж лучше выбрось, — поежился Щербатин и через минуту запел на гнусный тоскливый мотив: — «Вместе весело шагать по просторам, по просторам…»
Настала минута, когда я просто встал и ухватился за ствол дерева на одном из островков. Силы, терпение, мужество — все это осталось на том острове, возле подбитого реаплана. У меня подгибались ноги, меня трясло от одной мысли, что нужно снова погружать их в чавкающую грязь. Гидрокостюм давно промок, в нем плескалась вода. Потихоньку возвращалась боль в спине и в огарке руки. Я себя явно переоценил в начале пути.
— Что, совсем хреново? — глухо проговорил из-за спины Щербатин.
— Замолчи, — прошипел я.
— Не злись. Думаешь, мне хорошо тут висеть на тебе и знать, что я ничем не могу помочь, а?
— Замолчи, я сказал. Не твои проблемы.
— Да мои вообще-то тоже. Ну давай остановимся, передохнем. Сбрось меня, разомни плечи.
— Рано отдыхать! — со злостью выпалил я. — Не заслужили отдых.
Пот заливал глаза, я видел мир словно сквозь пелену. Наверно, оно и к лучшему, ничего хорошего в этом мире не было, не на что и смотреть. Я привалился к дереву и позволил себе несколько минут постоять. Садиться я не стал — потом не встану.
— Беня, а ну, глянь вперед, — сказал Щербатин. — Или мне кажется, или мне чудится…
— Что там?
— У тебя случайно нет бинокля? Там деревья какие-то…
— И что? — Я видел только тусклую гладь болота и темную полоску почти на горизонте. Впрочем, через секунду опять сомкнулся туман, и видение исчезло.
— Нет, ничего. Просто очень похоже на сухой берег.
— Привал окончен, — объявил я и с усилием оттолкнулся от дерева.
Ружье я сунул в мешок к Щербатину, в руках была только длинная крепкая палка, которой я пробовал дно. Не знаю, помогала она или больше мешала. Теперь уже казалось, что она сделана из чугуна, хотелось бросить ее и пойти налегке. Впрочем, мне сейчас все хотелось бросить, в том числе и Щербатина с его вялыми подбадриваниями.
Неведомая темная полоса надвигалась, однако меня это мало интересовало. Голова шла кругом, в ушах свистело, перед глазами прыгали желтые пятна. Я казался себе полуслепым бездумным механизмом, который знай себе прет через грязищу, ни о чем не думая. Только колесики в этом механизме изнашивались
