Завтрак плавно переходил в новую пьянку, когда у меня заверещал телефон. Я сунул динамик в ухо и доброжелательно спросил:
– Кому и какого черта от меня надо?
В следующий момент мое лицо приобрело весьма бледный вид. Потому что спокойный голос из динамика проговорил:
– Ректорат приглашает вас на коллоквиум.
Собутыльники, похоже, даже и не заметили, что я ушел. Я нашел защищенный терминал: это был переговорный пункт компании «ИнтерПрайм», где можно было спокойно разговаривать, не опасаясь посторонних ушей. Компания могла бы зарабатывать страшные деньжищи, продавая секреты своих абонентов, но она еще больше зарабатывала, тщательно их охраняя. Уж на что дорогая нуль-связь, но приватная нуль-связь в разы дороже. И Ректорат ее оплачивает.
В глухой кабинке – войс-боксе – чувствовалась вибрация, работала специальная защитная аппаратура. При желании можно было сделать так, что меня не услышит человек, сидящий у меня на коленях, но мне таких сверхмер не требовалось.
На экране появилось лицо: некто седой и старый, напоминающий карикатурного профессора. Это было, конечно, не лицо, а качественная трехмерная имитация. Ректорат мог видеть меня, а я его – нет.
– Мы не получали ваших отчетов с середины сентября, – начал «профессор», не тратя время на формальности и прелюдии. – Объясните причину.
Что я знал точно, так это следующее: отвечать нужно коротко, откровенно, без всяких там полунамеков и жеманства. Что я и сделал.
– Я завербован частным лицом для сбора информации об одном научном проекте.
– Вы не получали санкции Ректората на подобные действия. Научная деятельность – не ваш и не наш профиль.
– Да, знаю. Обстоятельства сложились неудачно. Меня шантажируют, – в этот момент я подумал: а не слишком ли жалким и пьяным покажется им мой голос?
– Вы знаете, что Ректорат может вас защитить?
– Знаю. Но я также знаю, что не должен этим злоупотреблять. И свои проблемы стараюсь решать сам.
– Это неверная позиция. Только мы решаем, насколько серьезны ваши проблемы и есть ли необходимость нашего вмешательстве. В любом случае вы обязаны сообщать обо всех, абсолютно всех изменениях вашего статуса.
– И это знаю. У меня не было возможности связаться, не вызывая вопросов. Я впервые свободен, да и то относительно.
«Профессор» неестественно застыл: видимо, те, от чьего имени он говорил, совещались. Впрочем, иногда мне казалось, что не только его облик искусственный, но и сам разум, который говорит со мной, – тоже машинный.
– Вы обязаны в двухдневный срок подготовить подробный отчет о своем новом положении, – заговорил наконец невидимый представитель Ректората. – К отчету необходимо приложить все данные, которые вам удалось собрать на вашем нынешнем месте. Информация будет передана в компетентные ведомства. Вы, вероятнее всего, будете изъяты и займетесь своей основной деятельностью. Все прежние договоренности остаются в силе.
«Профессор» исчез без всяких «до свидания». Я вышел из войс-бокса, не зная, радоваться ли мне или грустить. Еще мне казалось, что я слишком запутался в хозяевах, уже и не знаю точно, кому служу по- настоящему. Но уж точно не себе.
Система Даухайцо, планета RJ-01,
окрестности Резервного командного пункта Вооруженных сил Солнечной Федерации
15 января
– Совсем я разучился управлять своим временем, – с грустью проговорил Марциони, бездумно водя пальцами по управляющей панели. – Пять дней полета – впустую. Даже ни одной свежей мысли в голове.
– Так ведь праздник, – попытался утешить его вахтенный офицер.
– Праздник? Какой?
– Новый год.
– Ах да, Новый год… Но праздник уже кончился. А что осталось?
Офицер неопределенно хмыкнул и сделал вид, что погружен в вычисления. В этом разговоре он никак не мог быть полезен хозяину.
На мостике яхт-рейсера царил полумрак. По корабельным часам было раннее утро, но вся команда бодрствовала. В обзорные люки можно было разглядеть поверхность планеты – голую и каменистую, припорошенную кристалликами замерзшей углекислоты. Восход Даухайцо ожидался только через двадцать восемь часов, но вряд ли он прибавит уюта этому ветхому, от рождения мертвому миру.
– Ты бы хотел здесь жить и работать? – неожиданно спросил Марциони у вахтенного.
– Нет! – испуганно ответил тот, покосившись на хозяина. – Ни за что в жизни!
– Вот видишь… И я бы не хотел. Странные люди эти ученые. Добровольно запирать себя в этом ледяном гробу… Не понимаю.
– Они же искали место поспокойнее. А у военных как раз есть такое место. Значит, все довольны.
Через минуту доложили о приближении вездеходов. Марциони пробормотал насчет своей нелюбви к скафандрам и отправился одеваться.
Ступич лично прибыл встречать гостя на одном из вездеходов. Даже сквозь стекло скафандра было видно, какое у него ошарашенное лицо.
Дорога от посадочной площадки до входа в бункер заняла менее пяти минут. Лишь внутри, преодолев несколько шлюзов и избавившись от шлема, Марциони обреченно вздохнул:
– Боже мой, академик! И как вас угораздило забраться в эти катакомбы.
Ступич первую минуту безмолвно, по-рыбьи открывал рот, пока наконец не заговорил:
– Господин Марциони! Мы так рады вас видеть… Но это так неожиданно… Почему же вы не предупредили, мы бы подготовились…
– Подготовились… – Марциони скептически усмехнулся. – И что бы вы мне подготовили? Очередной цирковой номер?
– По правде сказать, – бормотал академик, – мы тут еще сидим на чемоданах. Только недавно начала прибывать аппаратура. Мы еще здесь толком и не работали. Даже не знаю, что вам показать.
– У вас есть, что мне показать, – улыбнулся Марциони. – И даже без всякой подготовки.
Прибыл генерал Бетховен: такой же изумленный неожиданным визитом. При этом он был не по- военному помятый и взъерошенный, только что с постели.
– Ваши чертоги? – спросил Марциони, окинув взглядом подземное убежище.
– Резервный командный пункт Федерации, – доложил Бетховен. – Ни разу не использовался и до последнего времени был законсервирован. Имеется в наличии реактор холодного распада, атмосферные установки и запас продовольственного сырья на пять месяцев.
– Благодарю за службу, – иронично кивнул Марциони. – Вольно, генерал.
– Может, хотите перекусить с дороги? – осторожно поинтересовался Ступич.
– Да бог с вами, академик, неужели я не найду у себя, что поесть. Дела важнее. Где мы можем поговорить наедине?
– Штабной офис к вашим услугам, – почтительно доложил Бетховен.
– Итак, академик, сразу хочу сказать, что вы меня сильно огорчили, – заявил Марциони, когда они со Ступичем оказались вдвоем за огромным, как спортплощадка, штабным столом.
– Огорчил? – у академика упал голос.
– М-да, знаете ли… Все эти ваши полунамеки, недоправда, трюки с обезьянами… Со мной так нельзя. Только полная откровенность и правда. Причем вся сразу.
– Правда? Какая правда?
– Ну, вот, вы опять, – Марциони вздохнул и с укоризной посмотрел на академика. – Злоупотребляете вы моей добротой. И уважением к людям науки.
