– Интересно, что?
– Думаю, он что-то нашел, Гриша. Он наконец откопал что-то такое, что искал все последние годы. Даже в лице переменился, обрати внимание. Так что до наших хворых клиентов ему дела сейчас нет. Чувствую, все проблемы остаются на меня.
Донской умолк, бездумно крутя в пальцах стакан.
– Надо полагать, он наконец нашел, как восстановить свою Александру, – проговорил Григорий.
Донской кивнул.
– Нас на бабу променял, – сказал он. – Ты в курсе, что мы отсюда очень скоро съезжаем? Пора тебе решать – уходишь с нами или остаешься.
Григорий покачал головой.
– Думай хорошо, Гриша. С нами не пропадешь, а что здесь останется – неизвестно. Тебя главный возьмет, я уверен. Хотя...
– Что? Может и не взять?
– Да нет. Я подозреваю, что мы не просто меняем базу, – очень тихо сказал Донской. – Возможно, мы вообще закрываем лавочку.
– Как?
– Тс-с... Если Шаман в самом деле что-то нашел, вряд ли он будет заниматься этим дерьмом. Слишком хлопотно. Он что-то другое придумает – деньги зарабатывать он умеет. Так что решай, Гриша.
– Я останусь, это точно.
– А не боишься? Если принцесса тебя держит, то не переживай, найдется и ей место на нашей бригантине.
– Чем же ты будешь заниматься взамен всего этого?
– Эх, Гриша, есть у меня одна заветная мечта, – вздохнул Донской. – Светлый лес за городом. Небольшие чистенькие корпуса. Солидные спокойные пациенты. Камин, беседка, пляж, лыжные прогулки, рыбалка, велосипедные тропинки... И никакой дряни. Никакого толстожопого бычья с глазами навыкате, никаких вонючих «воинов Ислама», никаких грязных денег. Возможно ли только?
– Отчего же нет? – ответил Григорий. И вдруг он впервые встретился с Донским взглядом. У него были совершенно больные глаза – покрасневшие, пустые, изнуренные.
– Андрей, что с тобой творится? – с тревогой проговорил Григорий.
– Ничего, Гриша. Все закономерно. Просто за летом всегда наступает осень.
И на лицо его вдруг набежала тень, от которой Грише сделалось не по себе.
Телефонный звонок застал Ганса, когда он сидел посреди своей комнаты, тупо и безучастно глядя в телевизор.
– От главнокомандующего, – представился собеседник, – насчет твоего предложения.
– Да, – выдавил Ганс, облизнув пересохшие губы.
– Ну, в общем, сто пятьдесят.
Пролегла небольшая пауза.
– Что? – осторожно переспросил Ганс.
– Повторяю, – прозвучал уже немного раздраженный голос. – Сто. Пятьдесят. Тысяч. «Зеленью».
– А-а... – протянул Ганс.
– Нормально?
– Ага. – Ганс судорожно сглотнул слюну.
– Выкупаем у тебя эту непонятку за сто пятьдесят. А дальше – как масть ляжет. Если будет интерес, можем и перетасовать условия. Все ясно?
– Ясно.
– Когда сможешь подогнать товар? Сегодня сможешь?
– Нет! – почти выкрикнул Ганс.
– Это почему? – Голос стал настороженным.
– Потому что... Не могу сейчас, – пробормотал Ганс, не успев ничего придумать. – Чуть бы попозже...
– Непонятно. – В голосе прибавилось подозрительности. – Ты учти, когда привезешь товар, его проверять будут. Чтоб без фокусов. Ну что?
– Я понял.
– Ну, смотри. Два дня ждем. Привозишь, получаешь бабки и отваливаешь. Так что давай раскачивайся поскорей...
Ганс опустил трубку так осторожно, словно боялся, что на том конце услышат, как непочтительно он ее бросил. С минуту он оцепенело стоял, глядя на телефон. Затем принялся нервно кружить по комнате.
«Радуйся, дебил! – говорил он себе. – Сам Сударь с тобой дела крутит, условия назначает, деньжищи сует немереные. Сто пятьдесят тысяч баксов – ни хрена себе!
Да только поздно. Поздно! Улетела птичка. Смылся урод прямо из фургона, причем неизвестно когда».
Ганс сел и в бессильной ярости несколько раз ударил кулаком по столу. Только-только начало что-то рисоваться, когда над душой не висит ни Мустафа, ни Кича. Только показалась впереди дорожка – своя! – по которой можно идти и идти, выше и выше... И тут же, не успел вздохнуть свободно, такой оглушительный провал.
Надо что-то делать. Ганс опять закружил по комнате. Если через два дня сделка не состоится, можно четко ставить на себе крест. Сударь не забудет такого раздолбайства – предложить товар, заломить цену, а потом взять и потерять его. Люди смеяться будут.
«Привозишь, получаешь деньги и отваливаешь». Как все просто. Завел машину и приехал за чемоданом денег. Только одна малюсенькая нестыковочка – нечего продавать. Исчез товар, выскользнул из пальцев, растворился в воздухе. И теперь нужно в доску расшибиться, весь город на уши поставить, но найти. Любой ценой найти!
Что же делать? Айболиты из больнички наверняка знают, как помочь Гансу в этой беде, но добром не скажут, не помогут. Только силой. Можно выдернуть того докторишку, старого знакомого, прожарить паяльником где-нибудь в гараже, вырвать все, что знает... Заодно и должок оплатить.
Нет, этот вариант Гансу не нравился. Он уже пробовал накатить на докторишку и всякий раз нарывался, хотя все казалось безопасным. Хватит наступать на грабли. Нужен вариант жесткий и безошибочный, как удар топором. Чтобы – раз! – и все встало на свои места.
Ганс метнулся к тумбочке, вытащил мятый конверт с деньгами – теми, что остались после покупки «Хонды». Жидковатая пачка зеленых бумажек легла перед ним на стол. Маловато, да... Впрочем, этого хватит, чтоб расплатиться с пацанами. Расплатиться за ту простую услугу, которую им предстоит оказать Гансу.
Он судорожно смял купюры в своей мощной пятерне. Потратить эти крохи и получить сто пятьдесят тысяч – выгодная математика.
«Все сделаю. На кровь пойду. Ничего не испугаюсь, – думал он, подбадривая самого себя. – Терять нечего, все уже потеряно. Эта больничка еще про меня вспомнит...»
Мысль, созревшая в голове Ганса, была очень дерзкой и рискованной, но верной. Так он думал.
Стояла глубокая ночь, город зябко ежился под струями проливного дождя. Грязная вода пузырилась на асфальте, кружилась в водоворотах и неслась по обочинам улиц, падая в решетчатые люки и канавы.
Кто-то уже видел сны, кто-то бездумно пялился в темноту, слушая шум дождя, кто-то досматривал фильм по телевизору.
Шамановский не спал. Он не мог расслабиться и уснуть, хотя уже влил в себя полбутылки джина. Он то хватал какой-нибудь справочник и принимался лихорадочно ворошить страницы, то бросался за стол, закапываясь в хрустящие рулончики факсов, то начинал вычерчивать на обрывках бумаги какие-то вычисления.
Он не мог успокоиться. Его мысль уже была в будущем, до которого никак не могло добраться тело сквозь медленное, вязкое время. Каждая его частица жила ожиданием грядущей радости, счастья, покоя. Впереди была новая жизнь. Впрочем, скорее хорошо забытая старая.
