но у него не было такого вкуса к винам, как у меня. А вот у моего брата в Лессвейсе имелся отличный погреб, да и вкус к винам под стать.
— В Лессвейсе? — переспросил Кевин и взглянул на нее, словно что-то припоминая. — Вы случайно не сестра Чарли Мередита?
— Да, это мой брат. А вы знали Чарльза? Но этого не может быть. Вы слишком молоды.
— Чарли Мередит вырастил моего первого пони. Он был у меня целых семь лет, отличная была лошадка.
И с этого момента они оба утратили всякий интерес ко всем остальным и даже к еде.
Роберт перехватил благодарный и довольный взгляд Марион и сказал:
— Вы просто наговаривали на себя, когда утверждали, что не умеете готовить.
— Если бы вы были женщиной, вы бы сразу заметили, что сама я ничего не готовила. Суп я извлекла из консервной банки, разогрела и добавила немного хереса и специй; цыпленка я положила в кастрюлю (его принесли от Стейплов уже обработанным), залила кипятком, добавила туда все, что пришло в голову, и, помолясь, поставила в духовку; сливочный сыр тоже принесли с фермы.
— А откуда эти замечательные булочки к сыру?
— Их испекла хозяйка Стэнли.
И они потихоньку посмеялись.
Завтра ей предстоит сесть на скамью подсудимых. Завтра весь Милфорд получит за ее счет бесплатное зрелище. А сегодня она живет своей жизнью, получает удовольствие и радуется, делится своей радостью с ним, наслаждается моментом. Во всяком случае, так он думал, глядя в ее сияющие глаза.
Они убрали сырные тарелки прямо из-под носа увлеченной разговором пары, отнесли на кухню подносы с грязной посудой и сварили кофе. Кухня была огромная и мрачная, с каменным полом и старомодной, жутковатого вида мойкой.
— Мы включаем газовую плиту только по понедельникам, когда занимаемся генеральной уборкой, — сказала Марион, заметив его заинтересованный взгляд. — А так готовим на керосинке.
Он вспомнил, как сегодня утром открыл кран, и ванна тут же наполнилась горячей водой, и ему стало стыдно. После долгих лет жизни в полном комфорте ему было трудно даже представить себе, как можно жить, если воду для мытья приходится греть на керосинке.
— Какой милый у вас друг! — сказала она, наливая горячий кофе в фарфоровый кофейник. — В нем есть что-то от Мефистофеля — наверно, вряд ли кто захотел бы схлестнуться с ним на суде, — но он ужасно милый.
— Все дело в ирландской крови, — мрачно сказал Роберт. — А нам, бедным англосаксам, остается лишь влачить жалкое существование, недоумевая, ну как им все удается.
Она повернулась, чтобы передать ему поднос, и теперь стояла к нему лицом, почти касаясь его руками.
— В англосаксах есть два свойства, которые я ценю превыше всего в жизни: доброта и надежность, или, если угодно, терпимость и чувство ответственности. Чего у кельтов никогда не было, поэтому ирландцы и получили по наследству одну лишь вздорность. Черт, я забыла сливки. Подождите немного. Они охлаждаются в ванне. — Она вернулась со сливками и сказала, подражая деревенской речи: — Говорят, у вас, городских, в дому холодильник, а мы-то, вишь, без их обходимся.
Роберт нес поднос с кофе в залитую солнцем гостиную и представлял себе, как, наверное, холодно на кухне зимой, не то что в старые добрые времена, когда на кухне управлял всем повар с полдюжиной слуг, а уголь привозили возами. Ему очень хотелось увезти Марион отсюда. Куда именно — он пока не очень себе представлял: в его собственном доме всем управляла тетя Лин. Хорошо бы увезти ее в такое место, где не надо ничего натирать и носить, и где все делается нажатием кнопки. Он не мог себе представить, чтобы Марион в преклонные лета убивала время, ухаживая за полированной мебелью красного дерева.
Когда они пили кофе, он осторожно заговорил о том, что, может, им стоит продать Франчес и купить себе коттедж.
— Разве его кто-нибудь купит? — сказала Марион. — Это же белый слон: для школы маловат, для жилого дома — далековато от города, а для одной семьи — по нынешним меркам слишком велик. Впрочем, из него бы получился славный «дурдом», — задумчиво добавила она, глядя на высокую розовую стену за окном, и Роберт увидел, как Кевин взглянул на нее и быстро отвел взгляд. — Во всяком случае, здесь тихо: не скрипят деревья, не стучат в окна ветки и не щебечут оголтелые птицы. Это прекрасное тихое место для расстроенных нервов. Может, кому-нибудь придет в голову устроить здесь «дурдом».
Значит, ей нравится тишина и покой, покой, который ему напоминает кладбище. Может, именно этого ей и недоставало в Лондоне, с его вечным шумом, суетой и теснотой. Этот огромный, уродливый дом был ее убежищем. Но теперь перестал им быть.
Придет день — Господи! Сделай так, чтобы он пришел! — придет день, когда он разоблачит Бетти Кейн и навсегда лишит ее доверия и любви.
— А теперь, — сказала Марион, — я приглашаю вас осмотреть «тот самый чердак».
— Отлично, — сказал Кевин, — мне очень любопытно взглянуть на вещи, которые так лихо расписала эта девица. Мне показалось, что все это лишь результат логических выводов — как, например, более жесткий ковер на втором пролете лестницы. Или деревянный комод — да вы его найдете в любом загородном доме. Или сундук с плоским верхом.
— Да, поначалу было просто жутко, когда она угадывала наши вещи, — у меня просто голова пошла кругом. Я только потом поняла, что в заявлении она на самом деле опознала очень немногие вещи. К тому же у нее был там один прокол — только этого никто не замечал — до вчерашнего дня. Роберт, вы взяли с собой заявление?
— Да, — он вынул его из кармана.
Они втроем поднялись по лестнице, и она провела их на чердак.
— Вчера вечером я, как всегда по субботам, пришла сюда со шваброй. Если вам интересно, как я решаю вопрос с уборкой дома, — раз в неделю прохожусь по нему с тряпкой, смоченной раствором мастики. Это занимает минут по пять на комнату и прибивает пыль.
Кевин ходил взад-вперед, заглядывая в углы и изучая вид из окна.
— Вот, значит, что она описала.
— Да вот, что она описала. И если я правильно помню ее заявление, и это пришло мне в голову вчера, там она говорит, что не может… Роберт, прочтите, пожалуйста, то место, где она описывает вид из окна.
Роберт нашел нужное место и начал читать вслух. Кевин, слегка наклонясь вперед, выглядывал на улицу через круглое окошко, а Марион стояла позади него и загадочно улыбалась.
«Из чердачного окошка была видна высокая кирпичная стена и посередине ее — чугунные ворота. С другой стороны стены проходила дорога — мне были видны телеграфные столбы. Нет, машин я не видела — стена очень высокая. Иногда мелькала крыша фургона. Ворота были обшиты изнутри листами железа. Подъездная дорожка сначала шла прямо через двор, потом раздваивалась и образовывала круг перед крыльцом. Нет, сада там не было — только… — Что? — воскликнул Кевин и резко выпрямился.
— Что «что»? — удивился Роберт.
— Прочти еще раз последнюю фразу о подъездной дорожке.
«Подъездная дорожка сначала шла прямо через двор, потом раздваивалась и образовывала круг перед…»
Он остановился, услышав громкий смех Кевина. Это был короткий, торжествующий смешок.
— Вы поняли? — спросила Марион.
— Да, — тихо сказал Кевин. — Вот этого она не учла.
Роберт подошел к ним, Марион отодвинулась от окна, и он понял, о чем идет речь. Край крыши с маленьким парапетом загораживал ту часть двора, где подъездная дорожка раздваивалась. Человек, которого заперли на чердаке, не мог видеть, что дорожка раздваивается и образует круг.
— Дело в том, что инспектор читал заявление, когда все мы были в гостиной. И все мы знали, что описание верное, то есть оно точно подходит к нашему двору, и поэтому не усомнились в его правильности. Даже сам инспектор. Я помню, что он выглянул из окна, но совершенно машинально. Нам никому и в голову не пришло, что вид из окна не соответствует описанию. Он и на самом деле полностью совпадает с ним, за
