Джемисоны, в Виксберге говорят «старый Юг». Я полагаю, денег у них до войны было ох как много, да и после этой войны они получше других справлялись, потому как раздобыли себе денежки северян. Так или иначе, старый мистер Джемисон взял себе в голову, что будет ферму держать, вот и перевез всю семью из Виксберга сюда. Тогда еще мистеру Уэйду Джемисону и восьми годочков не было.
– Но он не любил работать на ферме, да? – сказала я.
– Нет, отчего ж, любил. Только не очень ему это давалось, и он потом уехал на Север учиться в школе законов. Ежели что он и любил, то вот эту свою работу законника.
– Потому он и продал дедушке из своих еще двести акров?
– Во-во… и это было очень даже хорошо с его стороны. Мой Поль Эдвард приглядел эти двести акров еще в тысяча девятьсот десятом, аккурат как выплатил сполна банку за первые две сотни, но тогда старый Джемисон не хотел продавать. Примерно в то самое время главным на плантации Грэйнджеров сделался Харлан Грэйнджер. Он и Уэйд Джемисон были почти что одногодками, ты же знаешь. И вот вздумалось Харлану Грэйнджеру откупить всю землю до единой пяди, что когда-то принадлежала Грэйнджерам. Он был просто помешан на старых довоенных временах и, вынь да положь, желал, чтоб земля у него была вся до кусочка та же самая, что прежде. Уже имел четыре тысячи акров и боле, ан нет, подавай ему и те две тысячи, которые продал его дед. Уже и те восемьсот вернул себе, откупил у фермеров, которым продал землю мистер Холленбек.
– Но тогда еще ни мой дедушка, ни старый мистер Джемисон не собирались их продавать, верно, Ба? Им было все равно, сколько денег за них предлагает мистер Грэйнджер, да? – Я была довольна, что знаю все подробности: Ба часто мне про это рассказывала.
– Что верно, то верно, – согласилась Ба. – Но когда мистер Джемисон в тысяча девятьсот восемнадцатом умер, главой семьи стал Уэйд, вот он-то и продал двести акров Полю Эдварду, а остальные Харлану Грэйнджеру, а семью перевез в Стробери. Вообще-то он запросто мог продать всю тысячу Грэйнджеру и получить денег еще больше, однако ж не сделал этого, вот… И потому у Харлана Грэйнджера до сего дня противу него камень за пазухой…
Мягкий шелест падающих листьев заставил Ба оторвать взгляд от пруда и посмотреть снова на деревья. Она задумчиво огляделась вокруг, и губы ее тронула нежная улыбка.
– Знаешь, – сказала она, – я посейчас словно вижу лицо моего Поля Эдварда в тот день, когда мистер Джемисон продал ему те двести акров. Он обнял меня, оглядел свой новый участок и сказал ну в точности те самые слова, каковые высказал, когда приобрел свои первые двести акров. Он сказал: «Душа моя, Кэролайн, будешь обрабатывать этот славный кусок земли вместе со мной?» – «Да», – сказала я, как и в тот раз.
Тут бабушка смолкла и стала разглаживать морщины на руке, словно хотела совсем загладить их. Я смотрела на пруд, гладкий блестящий, как серое зеркало, и ждала, пока Ба заговорит снова. В такие минуты – я знала – лучше сидеть и ждать, чем задавать навязчивые вопросы, которые могли еще досадить ей.
– Столько воды утекло с тех пор, – произнесла она наконец почти шепотом. – Работали мы не покладая рук. Сажали, снимали урожай. Без передышки… А и то, хорошее это было времечко. Мы были молодые, сильные, когда начинали-то. И любили работать. Я гордо могу сказать, что никто у нас никогда не ленился: ни мы с Полем, ни наши дети, которых мы так воспитали. У нас было шестеро таких хороших деток. Да вот девочек потеряли, когда они еще были малютки, хотя… Я так думаю, потому-то я и привязалась всей душой к твоей нежной, доброй маме… А мальчики росли крепкими и нашу землю любили не меньше меня или Поля Эдварда. Они уходили, но завсегда возвращались к ней.
Никогда ее не бросали.
Она покачала головой и вздохнула.
– А потом Митчела убили на войне, а Кевин утонул… – Тут голос ее совсем сник, но когда она заговорила снова, он уже звучал твердо и в глазах горела уверенность. – Теперь у меня всего и осталось мальчиков, что твой папа и дядя Хэммер, и эта земля такая же ихняя, как моя. Их кровь в этой земле. А этот Харлан Грэйнджер еще что-то толкует, мол, продай да продай. Он донимал Поля Эдварда с этим «продай», а ноне меня. Эх-ма! – Ба сердито хмыкнула. – Ничегошеньки он не знает про меня али про эту землю, коли думает, я продам ее.
Она снова замолчала.
Поднялся холодный ветер, пробиравший меня даже сквозь куртку, и я задрожала. Тут только Ба взглянула на меня в первый раз.
– Замерзла?
– Н-нет, Ба, – запинаясь, ответила я, но из лесу уходить не хотела.
– Ох, не обманешь меня, девочка! – потрепала она меня ласково. – А и все одно, пора нам возвращаться. Скоро и мама будет дома.
Я взяла ее за руку, и мы вместе покинули озеро Кэролайн.
…Сколько мы ни пытались отговорить Стейси, все равно, как только мама вернулась, он признался ей, что подрался с Т. Дж. в магазине Уоллеса, а мистер Моррисон разнял их. Чувствуя себя очень неловко, он стоял перед ней и выкладывал только то, что диктовала его честность. Он ни словом не обмолвился про то, что шпаргалки были не его, а Т. Дж., и про то, что с ним были еще и мы – Кристофер-Джон, Малыш и я. А когда мама задала ему прямой вопрос и он не мог на него честно ответить, он уставился себе на ноги и не стал отвечать. Во время этого интервью мы не могли спокойно усидеть на месте, и когда мама смотрела в нашу сторону, мы тут же отводили глаза, будто увидели что-то интересное.
Наконец убедившись, что она получила от Стейси всю информацию, какую хотела, мама повернулась к нам:
– Полагаю, вы трое тоже были в этом магазине, а? – Но мы не успели пробормотать свой ответ, она сама воскликнула: – Ну как же, конечно! – И, скрестив руки, с сердитым лицом, начала измерять пол ногами.
Она отругала нас здорово, но не выпорола. Нас рано отправили спать, но мы и не думали рассматривать это как наказание, наверное, и мама так не считала. Мы не понимали, каким чудом избежали порки. Это выяснилось в субботу. Мама проснулась до рассвета и посадила нас в фургон. По дороге – на юг, в сторону Смеллингс Крика, – она сказала:
– Там, куда мы едем, живет человек, который очень болен. Он даже не похож на всех других людей. Но
