– Но я не могу этого делать.
– Почему же?
Мама, держась очень прямо и открыто глядя в глаза мужчинам, ответила:
– Потому что в этом учебнике написана неправда.
Мистер Грэйнджер встал. Положил учебник на место и направился к двери. Другой член попечительского совета и Калеб Уоллес последовали за ним. В дверях мистер Грэйнджер остановился и указал на маму пальцем.
– А вы, оказывается, довольно-таки самоуверенны, Мэри, если считаете, что знаете больше, чем автор, написавший этот учебник. И уж конечно, больше попечительского совета школы, я полагаю.
Мама промолчала, а мистер Уэллевер не поддержал ее.
– А в самом деле, – продолжал мистер Грэйнджер, надевая шляпу, – вы так уверены в своих знаниях, что вам, я полагаю, лучше совсем позабыть об учительстве… тогда у вас будет уйма времени, чтобы написать свой собственный учебник.
С этими словами он повернулся к маме спиной, бросил взгляд на мистера Уэллевера, чтобы убедиться, что тот уловил смысл его слов, и удалился в сопровождении остальных.
После того как окончились занятия в школе, мы остались ждать маму. Стейси отослал Т. Дж. и Клода вперед, а мы четверо молча и терпеливо сидели на ступеньках, когда мама вышла. Она улыбнулась нам и, казалось, ничуть не удивилась, что мы здесь.
Я поглядела на нее, но говорить не могла. Никогда раньше я не задумывалась о том, что она именно учительница; это всегда было неотрывной ее частью: мама-учительница. Но теперь, когда у нее отняли право учить, я за нее обиделась и рассердилась и возненавидела мистера Грэйнджера.
– Вы все знаете? – спросила она.
Мы ответили кивком головы. Она начала медленно спускаться по ступенькам. Стейси взялся за одну ручку ее тяжелой черной сумки с книгами, я за другую. Кристофер-Джон и Малыш взяли ее за руки, и все вместе мы направились через лужайку.
– М-мама, – начал Кристофер-Джон, когда мы дошли до дороги, – значит, ты уже никогда не сможешь быть учительницей?
Мама ответила не сразу. Когда она заговорила, голос ее звучал глухо.
– Может быть, в каком-нибудь другом месте, только не здесь… во всяком случае, какое-то время.
– Но почему, мама? – спросил Малыш. – Почему?
Мама прикусила нижнюю губу и посмотрела на дорогу.
– Потому, детка, – ответила она наконец, – что я рассказывала на уроке про такие дела, о которых некоторые люди не желают и слышать.
Когда мы добрались до дома, папа и мистер Моррисон пили с бабушкой кофе на кухне. Как только мы вошли, папа изучающе посмотрел на наши лица. Потом глаза его остановились на маме; на лице ее была написана боль.
– Что случилось? – спросил он.
Мама опустилась на стул рядом с ним. Она откинула прядь волос, выбившуюся из пучка, но та снова упала ей на лицо, и мама ее больше не трогала.
– Меня уволили.
Ба ослабевшей рукой поставила свою чашку, но ни слова не сказала.
Папа протянул руку и дотронулся до мамы. Она объяснила:
– В школу приходил Харлан Грэйнджер вместе с Калебом Уоллесом и еще одним из членов попечительского совета школы. Кто-то сообщил им про учебники, в которых я заклеила надписи… но это был только предлог. Они любым путем добираются до нас из-за этих покупок в Виксберге. – Голос у нее надломился. – Что же нам делать, Дэвид? Нам так нужна была эта работа.
Мама покачала головой и встала.
– Ты куда, доченька? – спросила Ба.
– На улицу. Хочу немного побродить.
Кристофер-Джон, Малыш и я собрались следовать за ней, но папа позвал нас назад.
– Дайте маме побыть одной, – сказал он.
Мы все смотрели, как она медленно пересекла задний двор и пошла в сторону запущенного сада и дальше к южному пастбищу. И тут мистер Моррисон сказал:
– Вы знаете, мистер Логан, раз уж вы сами дома, так, может, я вам больше не нужен? Может, мне поискать какую-нибудь работу здесь…
Что-нибудь да найдется… чтоб и вас выручить.
Папа посмотрел со своего места на мистера Моррисона.
– Вас никто не призывает это делать, – сказал он. – Я же ничего вам не плачу, разве не так?
Мистер Моррисон заметил мягко:
– В вашем доме мне славно живется. А уж как у вас готовят! О лучшем мечтать нельзя. Но главное, впервые за долгие годы я обрел семью. А это лучшая плата, что и говорить.
