– Ты кем станешь, когда вырастешь? - напоследок направил я девчоночке дежурный вопрос.
– Хирургом. Буду из тебя пули и осколки выковыривать.-уста младенца могли кому хочешь испортить настроение.
– Ну, пока, хирург. Когда снова встретимся, на жалей на меня хлороформа.
– На-ка «пять», - и малышкина лапка оказалась в моей руке.
Елки, я был растроган. Во мне шевельнулся отцовский фактор, хотя эта круглоглазая носастенькая девочка совсем не напоминала моих убойных близнецов и скорее смахивала на совенка.
Я отправился покурить на кухню, чтобы хоть немножко отдохнуть от Фиминых непонятных и настораживающих фраз, прежде чем присоединиться к дымному и визгливому хору в гостиной.
Там ко мне подскочила напряженная от негодования Лиза.
– Ты его вербовал, товарищ чекист, или он уже ваш?
– Уймись. Что за гэбэшный жаргон? Он не наш и не ваш. Кажется, это Фима пытался меня завербовать. Только не знаю, куда.
– Фимка - кретин. Нашел, перед кем проповедовать.
– Он, кстати, терпимее, чем ты. Увидел во мне промежуточную структуру. Между прочим, близится исправление духа, так называемое «гмар тикун», и двести восемьдесят восемь божественных искр «ницуцим» должны соединится в каналы, которые примут высший свет. Вот тогда и определится, кто чего стоит. Понятно?
Она явно решила, что я играю в кошки-мышки-гебешки. Я и в самом деле баловался, но за этим нарастало ощущение неуютности и чего-то неопределенно серьезного. А может просто случился обычный мандраж насчет того, что мой визит к даме выйдет боком в родном ведомстве.
– Я опасаюсь, что следующим в цепочке ваших клиентов окажется Гольденберг. И виновата в этом буду только я, - с театральной горечью в голосе заявила докторша.
– Не бойся за Фиму, бойся лучше за меня, я на более вредной работе, хоть и не получаю бесплатного молока. Кстати, дочурка у тебя классная. Мне б хотелось, чтоб вдобавок к моим малолетним бандюгам у меня появился такой вот детеныш.
Враждебный взгляд докторши немного смягчился и оттаял.
– Ну ты еще не знаешь всех ее подколов.
«И не узнаешь, поскольку больше не попадешь в мой дом,»-тут же добавил ее выразительный взор.
Разгоряченно появился мохнатый певец и кроватный сожитель Коля Сючиц, я же предусмотрительно отошел в сторону. Похоже предстояла внутрисемейная разборка на почве морально-материальных рассхождений.
– Мне надоела вся эта кодла непонятных людей.-напустился сожитель. - Почему нельзя было зазвать лишь Севу и Кешу с его подружкой?
– Ага, только тех скользких типов, с которыми ты делаешь бабки.
– Мои рваные бабки - это шмотки и харчи для всего твоего семейства, - уточнил Сючиц нарочито нудным голосом. - На мои рваные бабки слизывают крем с пирожных и вообще культурно отдыхают все твои многочисленные дружки. Или как их надо называть?
Она его за бабки полюбила, а он ее за уваженье к ним. Впрочем, сожитель явно уже не тащится от своей подружки и ее родных-близких-дорогих.
– Я тоже кое-что зарабатываю, - пыталась сопротивляться Лиза.
– Вот именно, кое-что. К тому же не сегодня-завтра тебя попрут со службы. Твоей больнице не нужны доктора, к которым прямо на работу приезжают «волги» с чекистами… Когда до тебя дойдет, что за половиной из твоих дружков следит ГБ? Рано или поздно они выведут Большой Дом на меня. Конечно, соображать головой - это тебе не анализ кала разглядывать. Ты понимаешь, что если они сядут, то сделаются героями, про них будут справляться Картер и Шмидт, их фамилии зазвучат по Би-Би-Си и «Голосу Америки», им начнет помогать фонд Солженицына… А я стану простым зэком-валютчиком… Ты что, подбираешь среди этих козлов своего следующего постельного напарника? Кто это будет - Фима Гольденберг с носом, прилипшим к книге, или Соломон Абрамович с лапшой в промокшей бороде?
Мне надо было, конечно, сдержаться, но рядом с Лизой я всегда делал глупости.
– Слушай, Константин, а почем сдаешь зелененькие?
Он резко повернулся на каблуках, не показав никакой пьяной развинченности.
– Вот этот фрукт, который одновременно учился в школе с тобой и Фимой, мне особенно не в кайф, - выдавил Сючиц, копя злобу и играя желваками.
– Все нормально, Константин. Не дрейфь, я не занимаюсь такими как ты, - и это было чистой правдой. Сючиц соответствовал профилю Второго Главного Управления. - Но мне в самом деле сдается, что вы с Лизой не слишком подходите друг другу. Имею я право на мнение?
Судя по тому, как бодро этот парень направился ко мне, права на мнение я уже не имел. Константин был свежее меня годков на пять, поквадратнее и выше на полголовы. Одним словом - атлет, который мог размазать меня в лепешку. Чтобы уцелеть, я должен был его покалечить. Это тоже не входило в мои планы. Однако мне немного повезло. Сючиц хотел, чтобы все выглядело поунизительнее и получилось побольнее, поэтому взял меня левой рукой за узелок галстука, чтобы врезать правой. Мне понадобилось всего два движения.
Моя ладонь крепко легла на его левую руку, а корпус резко сместился вперед и вниз. Через секунду Сючиц стоял на коленях, с некоторым недоумением щупая свою левую конечность.
– Мне кажется, не стоит продолжать, Константин. Давай прекратим эти мужские выкрутасы. Левая твоя ручка и так разболеется, это будет мешать работе, особенно «ломке» валюты. Кроме того, легким тычком колена я могу выложить все твои зубки на кафельный пол.
Сючиц не попер на меня, а с невнятным матерным бормотанием дунул из кухни. Лиза молча дымила «кэмелом» и сквозь табачную завесу не было видно ее глаз. Через минуту сожитель проскочил с сумкой в руках по коридору и раздался грохот разлетающихся выходных дверей.
– Почему ушел? Нет у нас еще культуры спора. Кулаки -разве это аргумент? - слегка поехидничал я.
– Ну, что там дальше по плану развлечений этого вечера?-бросила женщина несколько противно интонированных слов.
– Да, таким голосом могла бы разговаривать какая-нибудь серьезная инфекция… Лиза, я не идеализирую Соломона Абрамовича, но ведь Костя Сючиц - просто нечистая сила.
И тут Лизоньку прорвало, она заистерировала и уже ничего не могла скрыть.
– Хватить форсить, товарищ чекист. Не надо с натугой доказывать себе, что ты мужчинский мужчина. На самом деле ты -надувной шарик. Поищи сзади завязочку. Все, что ты числишь за собой - удовольствие распоряжаться чужими судьбами, приятную способность вызывать страх, и радость причастности к большому делу - вдуто в тебя Комитетом. Ты мнишь себя Санитаром, этаким Инфекционистом-Гигиенистом, который чистит великий сортир по имени СССР ото всякой грязи и заразы. Не только Сючиц, все мы - я, Фима, Соломон Абрамович - для тебя зараза. Но ведь оставь тебя без поддува, и ты быстро превратишься в сморщеную резиночку.
Дама явно не понимает, что карающему мечу вроде меня опасно и вредно быть мягким и отзывчивым. Что я рискую гораздо больше, чем она. Но сказать ей об этом прямо без намеков - это словно вляпаться в глубокое говно.
– Я вовсе не считаю, что все твои друзья защищают анальные права личности и обсирают родные просторы… Значит, ты хочешь, Лиза, чтобы я сейчас убрался? Чтоб больше никогда не возвращался ни в виде голоса по телефону, ни в виде образа на фотокарточке, ни в полном телесном объеме?
– Ты умеешь схватывать желания, этого не отнимешь.
– Тогда для верности моего отчаливания сопроводи меня до парадной. Это займет времени не больше, чем требуется на одну-единственную сигарету, особенно если воспользоваться лифтом.
Доктор Розенштейн, накинув в прихожей шубку, двинулась за мной следом. Распахнулась дверь лифта, а потом, ровно через три секунды движения вниз, я нажал кнопку «стоп».
– Что это значит? - она смотрела на меня, как на гнойную болячку.
– Это значит, что каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Моя правая рука двинулась сквозь распахнутую шубку врачихи, между пуговиц на ее платье, ухватилась
