Кировоград), Днепр ниже Екатеринослава (ныне Днепропетровск).
Днепровское судоходство выше порогов производилось лишь весной и осенью, при высокой воде. При снижении уровня воды судам надлежало разгружаться, складировавшийся товар естественно подвергался порче.
Затраты по перевозке хлеба из черноземных губерний в нечерноземные могли превышать себестоимость самого хлеба в три и более раз.
Долгими месяцами шла доставка железа с Урала в Петербург и центр страны, по рекам и даже волоком. Каменноугольные месторождения были отдалены от Урала (это вам не Англия, где все рядом), уральской металлургии приходилось пользоваться низкоэнергетическим древесным углем.
Долгое нахождение груза в пути, промежуточное его складирование, высокие риски при доставке не только повышали стоимость транспортировки, но и увеличивали размеры запасов.[14] Пока груз доставлялся к месту назначения, цены там могли измениться несколько раз. Если они существенно падали, то торговец оказывался разоренным. Купцы не могли ждать возвращения порожних судов из Петербурга и должны были строить новые, чем сводились леса и еще больше увеличивались транспортные расходы.[15]
При всех издержках водный путь был для грузов намного дешевле сухопутного. Летом от Петербурга до Москвы, по шоссе, доставка грузов стоила до 4 руб. за пуд, зимой вдвое дешевле. Доставкой же водным путем составляла около 40 коп. за пуд. по Вышневолоцкой и Мариинской системам, около 120 коп. по тихвинской.[16]
«В степи кочующий обоз» был символом российского сухопутного транспорта. Грунтовые пути весной и осенью были практически непроходимыми из-за распутицы, перевозки шли летом и зимой. Замерзание и таяние воды, разрушающее дорожные покрытия, отбивало у правительства желание тратить деньги на строительство шоссе – вплоть до николаевского времени.
Низкая скорость оборачиваемости средств, высокие и зачастую непредсказуемые транспортные издержки – эти факторы подрывали рост торгового капитала, вели к удорожанию кредита, и требовали применения нерыночных этатистских методов для развития транспортной сети.
От московской Руси к петербургской империи
Биография российского социума
Невозможно говорить о государстве Николая I, не представляя, из каких пластов оно было сформировано за предшествующие 900 лет.
«Россия есть громадное континентальное государство, не защищенное природными границами, открытое с востока, юга и запада. Русское государство основалось в той стране, которая до него не знала истории, в стране, где господствовали дикие, кочевые орды, в стране, которая служила широкою открытою дорогою для бичей Божиих, для диких народов Средней Азии, стремившихся на опустошение Европы. Основанное в такой стране, русское государство изначала осуждалось на постоянную черную работу, на постоянную тяжкую изнурительную борьбу с жителями степей», – пишет классик нашей историографии Соловьев, подмечая некоторые, но далеко не все, негативные факторы, мешавшие плавному развитию нашей страны.
Древнерусское киевско-новгородское государство, простиравшееся от моря до моря, было рождено знаменитым водным путём «из варяг в греки», который активно функционировал в период климатического оптимума 9-11 вв. Однако пришельцы-кипчаки и более ранние сроки замерзания водных путей надломили его развитие.
По счастью, северо-восточная Русь, сперва Владимиро-Суздальская, затем Московская, находят новый код существования в отчаянно-неблагоприятных условиях внешней среды.
Огромная Россия начиналась в медвежьем углу, где из всех природных богатств был только непролазный лес, в котором прятались от кочевых орд, приходящих из-за Оки.
Карамзин, со свойственной ему просвещенческо-либеральной легкостью сочинил миф, что «Москва обязана своим величием ханам». Карамзин написал, а сто либеральных историков повторило за ним, и засмеялись довольные, как будто дело сделано и объяснение найдено. Однако у золотоордынских ханов величия искали и тверитяне, и рязанцы. Но только одна Москва и сумела бросить вызов Орде, будучи еще небольшим княжеством, не входящим в какие-либо сильные коалиции. А «вольнолюбивая» Литва протянула свою верную руку отнюдь не Москве, а золотоордынцам.
Хозяйственным базисом московского государства было земледелие в сложных почвенно-климатических условиях (сейчас такую зону земледелия называют рискованной) – не одно из племен северной Евразии, до прихода русских, не делало ставку на земледелие.
И своим возвышением Москва была обязана, в первую очередь, сильной соседской общине, которая могла оказать помощь крестьянскому хозяйству в критические моменты.
Российский историк Пушкарев отмечал: «Крестьянская община, с ее выборными органами – старостами, сотскими, десятскими и т. п., – была исконным русским учреждением и мы встречаем на территории великого княжества Московского уже в XIV–XV вв. крестьянские общины в качестве признаваемых государственной властью общественных союзов, имеющих судебно-административное и финансовое значение».
Слабая децентрализованная власть в виде классической феодальной пирамиды оказалась бы слишком дорога для общества с почти нулевым выходом прибавочного продукта.
Населению Северо-Восточной Руси требовалось сильное государство, способное защитить плоды земледельческого труда. Ведь при урожае ржи на душу населения едва в 15–20 пуд ржи эти скудные плоды надо было оборонять очень крепко.
Такое государство, задуманное наверное еще Андреем Боголюбским, было создано негласным «общественным договором», как орган мобилизации и даже самоэксплуатации общества. В этом «договоре» верховная власть обязывалась защищать труд народа, а народ оказывать доверие власти. Первые два с половиной века московского государства – это время большого социального мира, что резко контрастировало с государством новгородским.
Иван III начинал с крохотного московского княжества, не более 50 тыс. кв. км «тощего суглинка». Нет еще ни одного кусочка русской территории, которое бы не находился под иноземным господством и не платил бы дань иноземным правителям.
И вот, имея на руках такое скромное достояние, которое можно потерять в любой момент, московская власть совершает чудо, до сих пор не оцененное в полной мере историками.
«…Ядро русской государственности к концу пятнадцатого столетия… было расположено в самом углу тогдашнего мира, было изолировано от всех культурных центров, но открыто всем нашествиям с севера (шведы), с запада (Польша), с востока и юга (татары и турки). Эти нашествия систематически, в среднем приблизительно раз в пятьдесят лет, сжигали на своем пути все, в том числе и столицу. Оно не имело никаких сырьевых ресурсов, кроме леса и мехов, даже и хлеба своего не хватало. Оно владело истоками рек, которые никуда не вели, не имело доступа ни к одному морю – если не считать Белого, и по всем геополитическим предпосылкам – не имело никаких шансов сохранить свое государственное бытие. В течение приблизительно четырехсот лет это «ядро» расширило свою территорию приблизительно в четыреста раз – от 50.000 до 20.000.000 кв. километров.»[17]
Население России, насчитывавшее в конце 15 в. около 2 млн человек, за последующие 4 века увеличилось до 170 млн человек, причем отнюдь не за счет массовой иммиграции из других регионов планеты. Таких долговременных темпов неиммиграционного прироста не знала ни одна страна в мире. В начале 20 в. русские по численности уступали только китайцам и индостанцам, издревле самым многочисленным народам планеты.
В условиях, когда земледелие поглощало весь прирост рабочей силы, а войско – почти весь прибавочный продукт, накоплением средств, созданием крупных производств, импортом технических нововведений будет заниматься у нас государство.
Государство строило города и крепости, оборонительные черты и засечные полосы, поддерживало глубокую станичную и сторожевую службу, гонялось за кочевыми ордами в степи, отбивало или выкупало у них пленников.
Либеральные историки, которые так страдают из-за мощи российского государства, представляя его неким наростом на «гражданском обществе», не понимают ни причин его возникновения, ни целей, которые оно решало.
