- Кто господин?!
- Тот несчастный, которого я приказал… прикончить.
Лицо Хью виновато вытянулось:
- Так приказа не было слушать. А так только несколько слов… сказал неразборчиво. Что-то насчет хранителей… и про замок. Ле- Бокапер, что ли?
- Может, Ле-Бонапьер?
- Точно, господин.
- И больше ничего?
- Нет, господин.
- Идите, спать! Оба!
ГЛАВА 12
Наступила ночь, когда мы, наконец, добрались до лесной гостиницы, стоявшей на перекрестке дорог. Над входной дверью в длинное и низкое здание постоялого двора пылали два факела, приглашая запоздавших путников, а из окна торчал длинный шест с привязанным к нему пучком зелени - знак того, что на постоялом дворе продаются спиртные напитки. Подъехав ближе, стало видно, что дом сложен из неотесанных и плохо пригнанных бревен, сквозь щели которых было отчетливо видны отблески пламени. Крыша убогая, из полусгнившей соломы. У коновязи были привязаны две лошади.
Несмотря на внешний вид гостиницы, я обрадовался этому приюту путников. Последние шесть часов езды настолько утомили меня, что был готов примириться даже с тараканами и мышами, которые ожидали меня в этой гостинице. Спешившись и передав поводья Ляо, я направился к двери. Из-за сколоченной из досок двери слышался громкий гомон голосов и взрывы грубого хохота, но стоило мне переступить порог, как моментально наступила тишина. Сделав два шага, я остановился, так как не видел куда идти; мешали клубы дыма, от которых першило в горле и выдавливало слезу. За спиной послышались шаги моих людей, и тишина стала почти осязаемой. Сквозняк из открытой двери развеял дым, и я смог рассмотреть посетителей этого заведения. Большинство глаз присутствующих было приковано, как обычно, не ко мне, а к китайцам, Чжану и Лю, стоявшим за моей спиной. Бывший разбойник остался снаружи, с нашими лошадьми. Хотя вечер был теплым, на большом очаге трещала, стреляя искрами, целая груда дров. Клубы дыма в основном уходили в примитивную трубу, но часть из них валила в зал, оседая сажей на лицах и стенах. На огне очага сейчас кипел и булькал огромный котел, распространяя вокруг себя вкусный, манящий запах. Вокруг него на лавках сидело человек десять, самых разных возрастов и сословий. Разглядев во мне дворянина, все присутствующие встали. Поклонились, сорвав с голов шапки, затем снова сели на свои места. Прерванный разговор возобновился, правда, теперь уже тише и с оглядкой на меня. Пока я присматривался куда сесть, откуда-то сбоку, из дымовой пелены, вынырнула фигура дородной женщины с охапкой кружек в руках.
- Милорд, я рада вас видеть! Вы оказываете честь своим появлением в моей гостинице! Что угодно, вашей милости?!
- Еды и питья! И как насчет ночлега?
Правда, насчет последнего я уже сильно сомневался: стоит ли ночевать в этом дымном и прокопченном сарае? Может лучше в лесу, у костра… Правда, там комары…
Видно проскочившие в голове сомнения отразились на моем лице, так как на лице хозяйки появилась заискивающая улыбка:
- Все, что прикажете, благородный сэр. Густой эль, хмельной мед, сделанный по рецепту братьев кармелитов, вино. Хотите испанское? Я его держу для дорогих гостей!
Я только улыбнулся в ответ на эту неприкрытую рекламу своего заведения.
'Да откуда в этой прокопченной развалюхе есть что-то стоящее?'.
Но она опять угадала мои мысли.
- Вы ничего такого не думайте, сэр - ее широкое лицо расползлось еще больше при ее улыбки. - Вот посмотрите!
И она показала рукой на стену над очагом. Сквозь завесу дыма я с некоторым трудом разглядел с десяток деревянных щитов с грубо намалеванными на них различными гербами.
- Под моей крышей останавливались многие благородные господа, такие как сэр…
- Хорошо, верю, хозяйка… Куда нам сесть?
- Вон там, в углу, стоит стол, господин. При желании можно отгородить угол. Сэр Брокенхест, каждый раз, когда бывает у меня проездом по дороге в Рочвуд…
Я оборвал ее:
- Вина и мяса. А впрочем,… давай и похлебки. Моим людям, кто что пожелает. Да… и еще. У меня там слуга на улице. Пусть ему вынесут поесть.
Обслужили быстро. Не прошло и минуты, как передо мной стояла, исходящая паром, деревянная миска с похлебкой. Осторожно попробовал, но та, на удивление, оказалась вкусной и ароматной. Утолив первый голод, снова обвел взглядом помещение. Длинный зал более всего напоминал мне сейчас конюшню. На низком, закопченном и почерневшем потолке я увидел несколько квадратных люков с дверцами, к ним вели грубо сколоченные лестницы. Щели в стенах, сделанных из неотесанных и некрашеных досок, были проконопачены мхом, который местами вывалился, выставляя на обозрение черные дыры. Из мебели здесь присутствовали грубые столы и скамьи, а также кухонный стол, над которым висело несколько полок с грубой глиняной посудой. Освещение, помимо очага, состояло из трех факелов, воткнутых в подставки на стенах. Они мерцали и потрескивали, издавая сильный запах смолы.
Худенькая служанка, почти девчонка, разносила кружки с элем, выслушивая грубые шутки клиентов по поводу своей худосочности. Очевидно, это повторялось из вечера в вечер, так как служанка, отвечала заученными фразами, без особой веселости в голосе, но посетителям, простым и шумным людям, все равно было весело. Хозяйка, женщина с пышными формами и потасканным лицом, в противоположность своей служанке с удовольствием смеялась и сама отвешивала такие же тяжеловесные и грубые шутки. Было видно, что она искренне рада этому обществу. Пару раз, подходя к столу, она интересовалась, не подать ли гостям еще чего-нибудь и когда увидела, что я рассматриваю посетителей, дала некоторым из них короткие характеристики.
Трое из сидевших у огня оказались лесниками. Крепкие, загорелые и бородатые люди с живым, зорким взглядом и быстрыми движениями. За ними сидел обрюзгший мужчина средних лет. У него на поясе висела чернильница и маленький ножик, очевидно, для очистки перьев. Потрепанный коричневый камзол и плащ с вытертой опушкой, говорили о том, что это мелкий чиновник или переписчик в мэрии кого-то городка. Возле него сидел монах - францисканец, судя по коричневому цвету его рясы, подпоясанной веревкой. Он медленно и аккуратно ел, отрешенно глядя на огонь. На вид - плотно сбитый мужчина, лет под сорок. Он единственный, кто молчал целый вечер, предпочитая слушать, а не говорить. Ближе всех к огню сидели четверо нечесаных грубых парней со свалявшимися бородами и волосами, которые лежали на их плечах сальными сосульками - это были вольные работники с близлежащих ферм, принадлежавших мелким землевладельцам. Последним в этой компании был молодой человек в полосатом плаще с зубчатыми полами и в разноцветных штанах, глядевший вокруг с глубоким презрением. Одной рукой он то и дело подносил к носу флакон с нюхательной солью, а в другой держал оловянную кружку. Пока я пытался понять, что он собой представляет, как тот неожиданно обратился к монаху на латыни. Ложка в правой руке монаха, замерла на какое-то мгновение. Затем я увидел, как губы францисканца зашевелились, но ничего не расслышал, так он тихо ответил. Молодой человек некоторое время удивленно смотрел на монаха, после чего сделав глоток из своей кружки, снова придал своему лицу презрительный вид. По знанию латыни я понял, что этот парень - студент из Кембриджа или какого-нибудь другого университета. Спустя некоторое время люди постепенно стали расходиться. Сначала ушли в ночь лесники, за ними - вольные работники.
