— Вылезай, Вера, там полный ажур. Я даже глянец навел.
— Нет, нет и нет!
С одной стороны понятно, что ей не хочется возвращаться в постель, всю забрызганную «зеленкой» — а у меня нет даже запасных простынок. С другой, черт его знает, что у этой девицы на уме. Действительно, черт вроде Супайпы, наверное, знает… Да и со мной неясно, откуда берутся чешуйчатые лапы с когтями «давай зарежу»? Впрочем, почему я должен с этим разбираться? Я что, Академия Наук или Генеральная Прокуратура? И к тому же, если меня все-таки посадят, то демонические когти мне очень пригодятся в зоне. Буду ими бриться и щекотать вредных людей.
Я, допустим, благодаря Супайпе начинен демонами. Ну, а кому какое дело? Я никому ничего не должен. Такая фраза хорошо звучит. Да и вряд ли инкские демоны сумеют навредить всему цивилизованному миру с его компьютерами, стратегическими бомбардировщиками и баллистическими ракетами.
— Ладно, Вера, тогда я отвалил в ту комнату. Спи спокойно, дорогой товарищ.
Она тут заскулила, горестно-горестно. Такой жалостный писк с подвываниями. Ну, просто, Муму в человеческом обличии.
И я решил задержаться на пять минут для успокоения разволновавшейся родственницы. Сидеть в трусах было зябко и я посчитал, что если ненадолго заберусь под одеяло, ничего особого не случится. Ведь после всей этой драки никаких сексуальных позывов у меня не осталось, а человека Веру по-человечески жалко. Она, к тому же, и не дергается, лежит себе и лежит.
Но через пять минут меня сморил сон. Когда проснулся, в окно уже проникли серые сумерки. Она лежала рядом, наполовину раскрывшись, похожая на серебристую тень, в декольте виднелся бутончик всем известной женской детали, а в разрезе рубашки — точеная ножка аж до…
Чуть ли не до нее, любезной, до самой интимной детали. Вид эстетически законченных гениталий и намек на прочие интересные штуки заинтересовал меня так, что я не удержался и провел ладонью по гладкой кожице. Тут ручка девушки, понимаешь, ожила и пощекотала меня. То есть, скользнула ласковая ладошка умело и там, где надо. Причем шла от нее теплая и будоражащая волна. Естественно, я «взъерошился» больше, чем требуется для спокойного отдыха. Попробовал улепетнуть с кровати, привстал, оказался в неустойчивом положении, тут бодрая разгоряченная самка меня схватила, оголила и приложив кратковременную, но серьезную силу воткнула в себя. То есть, она была подготовлена: и позой, и физиологией, поэтому я сразу оказался в ней. Можно сказать, с головой она меня втянула — все было неожиданно, пронзительно и сильно. В общем, не очень-то даже похоже на предыдущие мои «достижения». Был задействован и позвоночник, по которому словно скользнула сладкая змейка. На мгновение лицо девицы показалось красиво-монструозным — желтые глаза, удлиненные клыки, вытянутые вперед челюсти. Короче, промелькнул образ бабы-ягуара. Страх и кайф так соединились, что я быстро разрядился.
Совершив гнусный грех, я сбежал в другую комнату. Там рассыпался по грязной постели, словно из меня были высосаны все соки. А затем погрузился в обморочный тошнотворный сон-падение.
С утра, не отворяя дверь в другую комнату, я решил послушать радио. Наверное, оттого, что не знал с какой физиономией и с какими словами надо выйти к Вере.
И надо же, выпуски всех новостей всех радиостанций начинались с сообщения насчет урожая зерновых, вернее, насчет неурожая. Оказывается, во всех странах свирепствует болезнь. Вирус, неудержимо распространяясь, поражает пшеницу, рожь, ячмень, кукурузу, прочие зерновые и даже бобовые. Человечество, как всегда, оказалось неготовым к появлению нового патогенного-злогенного микроорганизма. Поиски противоядия ведутся методом случайного тыка и потребуют десятков миллиардов баксов в ближайшие пять лет.
Болезнь начинается в период роста полезных злаков, но продолжается даже после жатвы, превращая все запасы в серую труху. А что и останется целым, то не годится для сева, поскольку заражено. Естественно, все это привело в разных странах, или к социальным потрясениям, или к политическому трахомудию, или к межпартийным разборкам, или к военным заморочкам, или к мятежам и бунтам. У нас же — к введению карточек, к росту всяких экстремистских группировок с усатыми-полосатыми вождями, и особенно к распространению мощных сект, сочетающих религиозную мешанину и нападки на начальство, которое объявляется сатанинским отродьем, исчадием греха и погубителем еды…
Тут прослушиванию радиопередач помешал звонок — и крепко же засела в нас холуйская черта бежать к двери в таких случаях. Короче, хочешь не хочешь, а надо сейчас повстречаться глазами с Верой.
По счастью, встречаться глазами не пришлось, она плескалась в ванной. А вот пришлось пересечься взглядами с капитаном Буераковым и его оперативниками.
— Когда ты, Хвостов, уехал незнамо куда, один труп был найден в твоей квартире, второй жмурик валялся на твоей лестнице. Едва ты приехал и снова два трупа, на этот раз в лифте. Два стопроцентных человеческих трупа. Плюс еще какие-то дохлые пресмыкающиеся на крыше кабины, — напустился милиционер. — А ведь ты давал подписку о невыезде.
— Ну и что? — дерзновенно отвечал я. — Из-за чего сыр-бор? Во-первых, я тут не при чем. Во-вторых, никто меня в прямую ни в чем не обвинял. В-третьих, волка ноги кормят.
Буераков уселся на стул, а невоспитанные оперативники на кровать.
— Ну и где же ты был, Хвостов?
— В Перу… Жаль, не могу показать загранпаспорт. Потерял.
— Мы знаем, что ты улетал в Лиму, но у нас нет никаких сведений от аэропорта о твоем прибытии.
— Все выяснится, товарищ капитан. В Перу я работал, в частности на стройке (а ведь чистая правда). Озеро Титикаку знаете? Там и проливал свой пот.
— Это тебе на стройке шкуру проштамповали? Чтобы веселее было трудиться?
Я посмотрел туда, куда был направлен милицейский взгляд, на предплечье, где был изображен демон, держащий в руках свою голову. Мне эту татуировку действительно накололи у инков, так сказать, на счастье, в братстве Полуденного Солнца.
— Если без подвоха спросили, товарищ капитан, то признаюсь чистосердечно — на руке, можно выразиться, нарисован мой ангел-хранитель.
— Ладно, хранимый безголовым ангелом, какие у тебя счеты с группировкой Аслана Фархадова?
— Ну, какие у меня могут быть счеты? Бизнесмен из меня, как из говна пуля. Так что я никому ничего не должен, — опять же правдиво ответил я.
— Брось, Хвостов, все убитые были из бандформирования Фархадова. Причем, всех их уничтожили профессионально и изобретательно. — Буераков подчеркнул интонацией последние слова. — Ты воевал на Кавказе, в то же время и в том месте, где орудовал Фархадов со своими людьми. Мы знаем также, что ты служил именно на той железнодорожной станции, где он лежал в госпитале. Твой приятель доктор Крылов лечил Фархадова, а потом был зарезан каким-то южанином. Если точнее, убит по особому ритуалу. Тебя же в тот день и час крепко помяли.
Оперативники стали двигаться по комнатам, аккуратно разглядывая то и се, отодвигая и отколупывая, разрушая с трудом наведенный порядок.
— Вы, товарищ капитан, почти все знаете, в отличие от меня. Разберитесь до конца и расскажите мне. Я к тому времени диктофон куплю. Вдвоем сделаем на этом сочном материале книгу-бестселлер.
— Ну ты обнаглел, — незлобно подытожил Буераков. — И почему ты так обнаглел?
— Просто вам не привязать меня к этим мокрым делам.
Один из оперативников притащил простыню, измазанную зеленой кровью.
— Что это за дерьмо? — решил выяснить капитан.
— Последствия медицинских экспериментов. Вот если бы эта краска была голубой, вы могли бы обвинить меня в том, что я пришил аристократа.
— Где находился вчера с трех до четырех вечера, Хвостов?
— Дома, начальник.
— Кроме тебя кто-нибудь еще был в твоей квартире? То есть, находился тогда внутри жилища, входил или выходил?
— Тогда нет.
Какая-то новая догадка прорастала в голове Буеракова. И он, сделав глаза мудрыми и проницательными, произнес:
— Я ведь в курсе того, что Крылов сотрудничал с госбезопасностью. Ты тоже ОТТУДА?
