Когда Хэлл закончил совещание, чтобы успеть подготовиться к встрече с японскими дипломатами, Нокс немедленно отправился в военно-морское министерство, которое располагалось между 17-й и 19-й улицами на Конститьюшн-авеню. Только он хотел поручить секретарю позаботиться об обеде, как к его столу подошел адмирал Гарольд Р. Старк и молча положил бланк донесения. В нем сухим телеграфным языком говорилось:
'Всем кораблям в районе Гавайских островов: воздушный налет на Пирл-Харбор. Это не учения!'
— Откуда это поступило? — поинтересовался министр.
— Это радиограмма. Флотская радиостанция Мар-Айленд в Сан-Франциско перехватила её и передала дальше.
Нокс вскочил и схватил телефонную трубку. Было час сорок семь пополудни.
Президент Рузвельт сидел со своим личным секретарем Гопкинсом за ланчем в овальном кабинете Белого дома, когда позвонил Нокс. Его первая реакция была непроизвольной:
— Нет! Не может быть!
Он тоже не хотел верить, что радиограмма говорила правду.
Но факты говорили сами за себя. Президент Соединенных Штатов должен был действовать. Никаких сомнений не оставалось: США подверглись нападению.
Когда оба японских дипломата в темных костюмах в два часа пять минут пополудни появились в Госдепартаменте, чтобы вручить госсекретарю Хэллу наконец-то расшифрованную и переписанную ноту своего правительства из четырнадцати частей, Хэлл уже знал, что Пирл-Харбор подвергся нападению. Ярость по этому поводу он отложил на потом, удовольствовавшись тем, что охарактеризовал врученную ноту как самый грубый, лживый и бесстыдный документ, который ему приходилось видеть за все годы службы.
Госсекретарь Хэлл уже знал содержание первых тринадцати разделов ноты. Контрразведка расшифровала их и передала ему ещё до того, как в японском посольстве текст переписали набело. Делая вид, что просматривает пространное послание, Хэлл напряженно размышлял о том, что предшествовало этому объявлению войны «де-факто».
Уже двадцать второго ноября контрразведка перехватила и расшифровала телеграмму, направленную из Токио японскому посольству в Вашингтоне. В ней Номуре и Курусу предписывалось затянуть переговоры по крайней мере до конца ноября. После этого события 'начнут развиваться автоматически'. Это должно было стать серьезным предупреждением военному руководству США.
Немного позже, третьего декабря, контрразведка перехватила очередную радиограмму из Токио, которая предписывала японскому посольству в Вашингтоне уничтожить секретные документы всех категорий, а также секретные коды.
Известие о том, что на территории посольства сжигают документы, стало ещё одним предупреждением. Ни одно посольство не станет сжигать свои архивы, если не надвигается война.
И, наконец, шестого декабря была перехвачена радиограмма, в которой японским дипломатам предписывалось вручить правительству США ноту из четырнадцати разделов ровно в час пополудни.
Столь точно установленное время передачи послания служило абсолютно безошибочным признаком начала военных действий. Но армия и флот не были подняты по тревоге ни в самих Штатах, ни в заокеанских владениях.
После известия о нападении на Пирл-Харбор Хэллу внезапно стало ясно, с какой преступной небрежностью высшее руководство США оставляло вне внимания все признаки готовившейся агрессии. Никто не допускал даже возможности, что японцы вместо нападения на противостоящий Гитлеру ни на жизнь, а на смерть Советский Союз обратятся против США. Желание, чтобы Япония заставила Советский Союз воевать на два фронта, породило уверенность в том, что все неоспоримые признаки подготовки Японии к войне относятся к предстоящему нападению на дальневосточные районы Советского Союза. Это было идеей-фикс американских денежных мешков, непримиримых врагов советской страны, мечтавших за её счет заключить соглашение с Японией.
Теперь было слишком поздно. На Пирл-Харбор обрушился град бомб с японских самолетов.
Госсекретарь Хэлл прочитал последние слова японской ноты:
'Японское правительство с сожалением вынуждено сообщить американскому правительству, что вследствие занятой американским правительством позиции оно не может поступить иначе, как признать невозможным достижением согласия путем дальнейших переговоров.'
Нота не содержала открытого объявления войны, но боевые действия уже начались. Политическое коварство и военная заносчивость привели к тому, что американской нации пришлось почти неподготовленной принять первый удар на тихоокеанском театре военных действий.
Номура и Курусу покинули Госдепартамент со скорбными гримасами на лицах. Но внутренне они торжествовали. Коварный замысел удался. США были поражены в самое уязвимое место. В эти минуты Тихоокеанский флот в Пирл-Харборе уже пылал под бомбами и торпедами с японских самолетов.
ГИБЕЛЬ ГИГАНТОВ
Едва затих грохот первого взрыва у пирса летающих лодок на южной оконечности острова Форд, как в крутое пике ринулись два новых самолета. На этот раз бомбы поразили большой ангар и причальный понтон. Дым и пламя окутали территорию базы гидросамолетов.
Теперь на бухту пикировали со всех сторон. «Юта» вздрогнула от попаданий двух торпед, разорвавших её стальные борта. Получили пробоины «Хелен», 'Олала' и «Рилей».
Даже к этому времени оставалось немало людей, ругавших либо армию, либо флот, и все ещё предполагавших, что одна часть вооруженных сил сыграла шутку с другой или что ради повышения боеготовности затеяны слишком натуральные маневры. Уже пылали постройки на острове Форд, а многие матросы на кораблях ещё качали головами:
— Пожалуй, не поздоровится тем парням, которые от чрезмерного усердия наделали таких убытков!
На линкоре «Невада» все ещё стоял в строю оркестр, готовый при подъеме флага сыграть национальный гимн. Двадцать три музыканта ожидали знака капельмейстера, чтобы поднести инструменты к губам. Некоторые из них заметили появившиеся над бухтой самолеты, заметили взметнувшиеся на острове Форд фонтаны земли от упавших бомб, но тоже приняли это за учения. И потом, ведь было восемь часов!
Капельмейстер Макмиллан подал знак и музыканты начали играть.
Один из самолетов спикировал и выпустил торпеду в «Аризону». Она шлепнулась в воду недалеко от «Невады» и легла на курс. Взрыв прозвучал одновременно с очередью, которую дал хвостовой стрелок по матросам, выстроившимся на «Неваде» к подъему флага. Удивительно, но пули не задели никого из застывших по стойке «смирно» матросов, зато изрешетили медленно поднимавшийся на мачту флаг.
Когда самолет отвернул в сторону, капельмейстер узнал красные круги на его крыльях. Теперь он понял, что происходит, но дирижировать не прекратил. Оркестр доиграл гимн до конца. Музыка не умолкла даже тогда, когда ринулся вниз второй самолет, поливая палубу пулеметными очередями. Только когда замер последний звук и пробитый флаг заполоскал на ноке мачты, музыканты побросали инструменты и бросились в укрытие. По громкой связи «Невады» прозвучала команда:
— Все занять боевые посты! Воздушная тревога! Это не учения!
Так или примерно так обстояло дело и на большинстве других кораблей. Везде в конце концов понимали, что это настоящая атака, и что с японских самолетов падают настоящие бомбы. Горнисты трубили тревогу, завывали сирены. Матросы выскакивали из гамаков, впохыхах натягивали форменки и карабкались по трапам на свои места.
В «Оклахому» угодила первая торпеда. За ней последовали ещё четыре. 'Вест Вирджиния' вздрогнула от взрыва второй торпеды. То же самое случилось с «Калифорнией». Гигантские корабли покачнулись, накренились и окутались дымом. С треском лопалась сталь. Пламя взметнулось выше мачт, в воздух полетели обломки и тела…
В главном штабе флота дежурный офицер Винсент Мэрфи повис на телефоне, пытаясь дозвониться адмиралу Киммелю. Когда тот ответил, Мэрфи поспешно доложил:
— Сэр, мы получили сообщение из порта, что японцы атакуют Пирл-Харбор. Ни о каких учениях речи нет!
