японцу, буркнув при этом под нос:
— Никакого оружия… Ладно…
Пока японец вновь стыдливо натягивал подштаники, Акуи спросил его:
— В той посудине ещё кто-нибудь есть?
Когда японец не ответил, Акуи снова замахнулся и рявкнул:
— Не прикидывайся, макака чертова! Любой японец понимает по-английски! Ну, есть там ещё кто- нибудь?
На самом деле энсин Кацуо Сакамаки, выпускник императорской военно-морской академии, достаточно понимал американца, чтобы сообразить, чего хочет от него сержант. Он покачал головой и опустил глаза.
— Ладно, недомерок Тодзио, — проворчал Акуи, — сиди здесь, понял? И не вздумай вставать. Иначе я тебя так вздую — решишь, что танком переехали.
Он поднял винтовку и несколько раз выстрелил. Вскоре появился офицер и удивленно уставился на пленника. Сакамаки примирился со своей участью. Он понимал, что ему предстоит долгий плен. Но душу ласкала мысль о том, что он все-таки остался в живых.
Сержант Акуи стал по стойке смирно и громогласно доложил:
— Сэр, я взял пленного. Он с той подводной лодки, что села на рифы.
— Неужели он не сопротивлялся? — недоверчиво спросил офицер, заметив, что левая скула японца изрядно опухла.
Акуи только пожал плечами:
— Нет, сэр… То есть… Я этого не допустил.
Только когда его уводили с берега, Сакамаки пришло в голову, что на его мини-подлодке даже подрывное устройство не сработало.
Американцы вытащили лодку на берег и тщательно её исследовали. Но пленного это уже не волновало.
ИНТЕРМЕЦЦО НА НИИХАУ
В то время, как на Оаху с часу на час ожидали японского вторжения, которое должно было последовать после бомбардировки, никто не догадывался, что вторжение в тот день фактически уже состоялось.
Правда, вторжение это было особого рода. Оно сводилось к тому, что под японский контроль ненадолго попал крошечный островок, самый западный в Гавайском архипелаге. Все это происходило в высшей степени необычным, почти странным образом и стало известно только спустя много месяцев после налета на Пирл-Харбор. Правда, и тогда писали об этом немного, и большая часть жителей Гавайских островов никогда ничего не узнала.
Ниихау — крохотный атолл на западном конце цепи Гавайских островов. Владельцем острова был некий американец по фамилии Робинсон. Он разводил овец и крупный рогатый скот и жил на небольшом ранчо.
Мистер Робинсон был натурой своеобразной. Он скупил все земли на острове, чтобы оставить этот тропический рай за собой и своей семьей. Кроме животноводства его ничего не интересовало. Он не допустил, чтобы на Ниихау провели телефон, и слышать не хотел о радио. Кроме того, он не разрешал привозить на Ниихау оружие. В результате он оставался там единственным владельцем охотничьего ружья и двух пистолетов.
Посторонних на Ниихау никогда не было. Туристы на остров не допускались. Лишь раз в неделю туда приходила лодка с Кауаи, ближайшего крупного острова Гавайского архипелага. Она доставляла продукты и оставляла почту и газеты.
Население Ниихау состояло из нескольких дюжин коренных гавайцев. Много лет назад здесь поселился японец по фамилии Синтани. Старик разбирался в пчеловодстве, и мистер Робинсон доверил ему свою пасеку. Больше года назад туда прибыл ещё один японец, мужчина лет тридцати по фамилии Харада, который стал управляющим на ранчо Робинсона и при случае помогал своему земляку Синтани возиться с пчелами.
На уединенном острове Робинсон и его семья чувствовали себя превосходно. Они давали туземцам возможность заработать, получали от животноводства неплохой доход и жили в райском уединении. На случай, если кто-то вдруг внезапно заболеет или случится какое-то несчастье, Робинсон договорился со смотрителем маяка, расположенного километрах в тридцати на соседнем острове Кауари, что на горе в центре Ниихау в таком случае разведут большой костер. Заметив огонь или дым костра, смотритель маяка позаботится, чтобы на Ниихау немедленно отправилась какая-нибудь лодка.
В то роковое воскресенье на острове, как всегда, царило спокойствие. В небольшом местечке Пууваи километрах в двадцати от пристани, которую окрестили Ки Ландинг, жители собирались в церковь. Хотя семейство Робинсонов старалось на острове ничего не менять, они все же позаботились, чтобы местные жители приняли христианство. Это была единственная перемена в их жизни с тех пор, как здесь стал править белый человек.
Ранчо Робинсона находилось в трех километрах от Пууваи. Хозяина каждое воскресенье неизменно видели в церкви. Но в это воскресенье у него были важные дела на соседнем острове Кауаи. Воспользовавшись благим поводом для рождественских закупок, с ним отправилась вся семья.
Островитяне приняли это известие к сведению. Они были спокойными, добродушными людьми, и Робинсон неплохо с ними ладил. Собравшись возле церкви, они уже намеревались помолиться за белого человека и его семью, как вдруг над головами, изрядно напугав островитян, с ревом пронеслись два самолета.
Один из них, похоже, был не совсем в порядке. Его мотор работал с перебоями, то глох, то тарахтел снова. Машина оставляла за собой в ясном утреннем воздухе узкий шлейф дыма.
Столь необычное для островитян событие тотчас же отвлекло их от богослужения. Те, кто читал газеты или посещал воскресную школу при церкви, узнали красные круги на крыльях самолетов, и объясняли окружающим, что это японцы. О напряженных отношениях между Америкой и Японией знали все. И пастухи, и рубщики сахарного тростника прекрасно понимали, что от этих самолетов не ничего хорошего ждать не стоит.
Один из самолетов вскоре вернулся. Его мотор окончательно заглох. Пилот сделал круг над островом и приземлился на лугу. Мягкой посадки не получилось, самолет вылетел на окраину Пууваи. Его фюзеляж изрешетили пулеметные очереди.
У ограды дома молодого пастуха Хавилы Калеохано машина перевернулась. Хозяин тотчас подбежал помочь. Он тоже знал, что самолет японский, но, несмотря на это, помог пилоту разбить стекло фонаря кабины и выбраться.
Японец оказался относительно невысоким и коренастым. Едва сорвав с лица кислородную маску, он тут же схватился за пистолет. Но Хавила Калеохано был начеку. Он просто отобрал у японца пистолет, спрятал его и знаками велел идти к деревне.
Вместо этого летчик достал из кабины своего «зеро» планшет с картами и другими документами и попытался его уничтожить.
Тут снова вмешался Хавила Калеохано. Он вырвал у японца бумаги и знаками велел ему поднять руки. При виде множества людей, которые тем временем сбежались к месту приземления самолета, пилот подчинился. У него и до того было немного шансов уцелеть. На обратном пути его мотор забарахлил, и, поняв, что до авианосной эскадры уже не добраться, он решил совершить вынужденную посадку. Одному небу известно, что теперь будет.
Хавила Калеохано попытался вступить с летчиком в разговор, но японец не понимал яэык туземца. Он утверждал, что не понимает и английского, хотя владел им вполне прилично.
— Садись и жди, — велел ему Калеохано и послал одного из мальчишек на ранчо Робинсонов, где должны были находиться оба местных японца. Может быть, те сумеют помочь?
