К северо-востоку от королевских палат на крутом обрыве высотой локтей в двадцать пять находилась давняя каменная твердыня короля Сверрира. Туда поспешила на поиски одна группа дружинников. Другая будет искать под причалами. Если беглеца убили, труп, скорее всего, бросили в море – как говорится, концы в воду.
Третью группу отрядили посмотреть, нет ли его среди бьёргвинских бродяжек, оборванцев и нищих, которые задолго до наступления темноты стекались в город на ночлег. Запоздаешь – ночуй под стенами. В тот вечер монахи из монастыря Вечного Света, распевая псалмы, наделяли голытьбу сморщенными яблоками. Но в толпе не нашлось никого мало-мальски похожего на исчезнувшего.
Двадцатисемилетний Гаут возглавил собственный отряд из двенадцати дружинников. Они начали поиски в величественных епископских палатах, тщательно осмотрели служебные и хозяйственные помещения, поварни и людские. Все как обычно, посторонних не видно. И в надвратной часовне, и в консистории, где проходили заседания суда и переговоры, тоже никого не было. Обшарили холодный летний зал и другой, каменный, где зимой топили, даже опочивальню епископа – но и там ничего не нашли. В епископской усадьбе доживали свой век на церковном содержании зажиточные старики, внявшие советам священства и принесшие в дар церкви все свои деньги и земельные владения, чтобы на склоне лет иметь кров и защиту. Однако и эти люди ничего особенного не заметили.
Под конец Гаут со своими дружинниками прочесал болота, что подковой охватывали половину Хольма. Сообщение с материком обеспечивал подъемный мост – через топи Болотины и низины Сандбрутанген. С горных лугов Стелена в Болотину сбегала речка, которую отвели к стенам Хольма и создали таким образом естественный защитный ров именно в том месте, где Хольм можно было без труда соединить с берегом. Мало-помалу Болотина чуть не сплошь покрылась небольшими бочагами, и зимой там ходили, привязав к подметкам овчинные снегоступы и опираясь на острые палки. Но теперь дело шло к весне, и лед подтаял. Дружинники вооружились баграми: надо искать в воде.
Пока все это происходило, новый архидиакон Аскель Йонссон, тридцатипятилетний брат Гаута, собирал целебные травы в аптекарском огороде епископа, подле Церкви Христа. Он только что приехал в город из Хардангра и едва успел устроиться, как епископ, который опять хворал, дал ему первое поручение. Солнце пригревало по-весеннему, и Аскель изрядно упарился в своей черной рясе. Он разогнул спину, чтобы утереть пот, и вдруг заметил неподалеку мальчика лет двенадцати-тринадцати, который смотрел на него. Потом взгляд мальчика скользнул вверх, к резным чудовищам на кровельных лотках и выступах церковного здания. Иные походили на птиц с мерзкими петлистыми языками и длинными острыми клювами – в дождь из них потечет вода. Больше всего было, однако ж, полулюдей-полузверей: сверху человек, снизу, например, гусь; или вот лютнист – голова поросячья, а ноги петушьи; пес – с двумя головами и в штанах; женщина с головой теленка и когтями грифа – задирает юбку, бесстыдно обнажая свое лоно. Мальчик опять посмотрел на Аскеля.
– Ты знаешь, почему такой собор, как Церковь Христа, этак диковинно изукрашен?
Аскель никогда не спрашивал об этом ни себя, ни других и объяснений тоже никаких не слыхал. Другое дело мальчик, который и говорил-то как взрослый.
– Потому что все должны видеть, что в церкви могут найти прибежище самые диковинные твари. В соборах нет ничего случайного. Ты замечаешь в этой церкви изъян?
Аскель невольно улыбнулся. Он знал ответ, но хотел испытать, вправду ли сей отрок углядел то, что замечали весьма немногие, и молча вопросительно посмотрел на своего юного собеседника.
– Главный притвор повернут почти что на запад, хотя вообще-то ему полагается смотреть на восток. Запад связан с заходом солнца, Судным днем и смертью. Восток – это солнечный восход и спасение. Север – это холод, он наводит на мысль о прошлом, о тьме, из которой мы происходим. Вот почему все изображения на северной стене относятся к Ветхому Завету, тогда как южная стена, знаменующая свет, и тепло, и тот край, куда все мы однажды попадем, – южная стена изукрашена образами Нового Завета. Это в Церкви Христа сделано правильно.
Аскель почувствовал уважение к мальчику. Кто он такой? Стоит уверенно, широко расставив ноги, и допрашивает его ровно школьный наставник. И Аскель в свою очередь полюбопытствовал:
– Ты, поди, в родстве с кем-то в усадьбе епископа, раз так много знаешь?
– О нет, не столь уж и много. Но меня очень интересует, как должен выглядеть собор. Ведь народ в большинстве не умеет ни читать, ни писать, оттого-то, проповедуя слово Божие, монахи и священники поневоле прибегают к рисункам и скульптурам.
Мальчик сделал несколько шагов, внимательно посмотрел на Аскеля, желая удостовериться, следит ли тот за его мыслью, и продолжал:
– Все украшения, что ты видишь в Церкви Христа, полны смысла. Как и миниатюры в святых книгах. Ни один образ не выбран случайно. Ты, архидиакон, учился в Ростоке, видел множество скульптур и образов, скажи – каковы атрибуты святой Барбары?
Аскель глаза вытаращил от изумления.
– Почем ты знаешь, какой у меня сан и что учился я в Ростоке?
– И зовут тебя Аскель Йонссон… А знаешь ли ты, Аскель Йонссон, как отличить святую Барбару?
– У нее в руках башня с двумя окнами.
– Башня, только с тремя окнами, для Троицы. Одно окно – для Отца, одно – для Сына и одно – для Святого Духа. А это что за святые: один несет под мышкой собственную голову, у другого голубь на плече, у третьего в руках гусь?
– Святой Дионисий, святой Григорий и святая Мария Египетская.
– Правильно, святой Дионисий и святой Григорий, а вот гуся несет святой Мартин. У святой Марии Египетской в руках три хлеба, которыми она питалась сорок лет. Ну что ж, теперь я задам тебе по- настоящему трудный вопрос. Бронзовая змея, жертвенный агнец и терновый венец. Кого они символизируют?
– Сдаюсь, – засмеялся архидиакон. Вот так штука, ничего подобного он еще не видывал.
– Моисея, Самуила и Давида, – продолжал мальчик, – номера четыре, пять и шесть в ряду тех, кто пророчествовал о пришествии Христа. Прежде идут Мельхиседек, Авраам и Исаак, затем они трое, а дальше Исайя, Иеремия, Симон, Иоанн Креститель и святой Петр.
– Где ты все это узнал?
