Бонды уже было пошли на людей сюссельмана, но в эту минуту появился Скули брат короля со своими дружинниками. Часть бондов они перебили, остальных обратили в бегство.
В ближайшее время случился еще ряд стычек, из чего Скули заключил, что бонды получают новое оружие и иную поддержку из какого-то неведомого источника. С большим военным отрядом Скули брат короля прошел по Трандхейму огнем и мечом: рубил головы, вешал, сек плетьми, палил усадьбы. Гаут Йонссон и маленький Хакон раз-другой были тому свидетели. Обоих это потрясло, и они только диву давались, как хладнокровно Скули взирает на весь этот кошмар. Не упивается жестокостью, но и отвращения не испытывает. Просто выполняет свой долг – точно поставлен колоть дрова или носить воду. Однако ж карательные экспедиции увенчались успехом. Мятеж был полностью подавлен.
В народе ходили слухи о том, откуда бонды получали поддержку и оружие. В частности, к этому якобы приложил руку новый архиепископ Торир Гудмундссон.
Король Инги не вставал с постели, и Скули теперь сосредоточил власть в своих руках, а потому у него появились тайные враги. Стоя у власти, человек должен уметь притворяться, говорить учтивости, играть разные роли. Он должен с умным видом слушать, когда разговор касается предметов, о которых он понятия не имеет, и не затмевать других своими познаниями, когда речь идет о знакомых вещах.
Скули брат короля отроду был надменен и спесив. Играть, смотря по обстоятельствам, то одну, то другую роль он не умел. И никогда не скрывал ни своего ума, ни учености, охотно пересыпая речь меткими выдержками из старинных преданий. Он так много знал о королях и древних божествах, что всегда мог ошеломить окружающих остроумной репликой, выставив честолюбцев-придворных глупцами и недоучками. Он привык производить впечатление – острослов, щеголь, галантный кавалер. И всегда оказывался прав. А в Скандинавии таких, что всегда правы, не жалуют. Вот иные и шушукались украдкой: Скули-то не в меру самодоволен; ишь, прямо королем себя возомнил, да не рано ли? – ведь трона ему не видать. Люди не прощают, если их ближний мнит себя тем, кем ему быть не дано.
Гаут Йонссон и тот, бывало, злился. Один-единственный раз Скули брат короля забыл в его присутствии о своем благоразумном хладнокровии и повел себя импульсивно. Решив любой ценой добраться до истоков стриндского мятежа, Скули взял на службу заезжего немца – заплечных дел мастера по имени Бранвальд, грязного, плешивого, почти беззубого мужика с огромными ручищами. Этот мастер Бранвальд повсюду таскал за собой старый кожаный мешок, в котором гремели какие-то металлические штуковины.
Однажды вечером Бранвальд вылез из подвала, где «беседовал» с двумя горемыками из младших военачальников, и, как выяснилось, они сообщили ему немало интересного. Скули внимательно выслушал мастера Бранвальда, вручил ему вознаграждение, а затем, когда Бранвальд удалился, призвал к себе Гаута Йонссона и возложил на него некую миссию. Вид у Скули был очень возбужденный.
– Твой корабль готов к отплытию, – сказал он. – Ты немедля отправляешься в Бьёргвин. Там ты навестишь Дагфинна Бонда, он знает, о чем речь. Вместе с господином Дагфинном пойдешь к ярлу Хакону и, когда вы трое – ты, господин Дагфинн и Хакон Бешеный – останетесь наедине, ты лично передашь ярлу весточку от меня.
– Весточка-то письменная?
– Нет, устная, и состоит она всего из двух слов: «Скули знает».
Три дня и три ночи длилось плавание, большей частью по внутренним шхерам, а местами и по открытой воде. Море сердилось, и Гаут, обычно не слишком страдавший от морской болезни, на сей раз устоял перед нею с большим трудом. Почти все время он провел в одиночестве, лежа на койке. Говорить о своей миссии он ни с кем не мог. Об этом его строго-настрого предупредили.
Долгое путешествие – ради двух слов. Но Гаут Йонссон не жалел ни о чем. Корабль стал на якорь у стен крепости, Дагфинн Бонд лично прибыл на борт. Миссия произвела на господина Дагфинна большое впечатление, хоть он и не подал виду. Сказал только, что они быстро покончат с этим делом. Передавши «весточку», Гаут тотчас уйдет и оставит его с ярлом наедине.
Никогда лендрман Гаут не видал, чтобы два слова этак подействовали на человека. Хакон Бешеный застонал, побелел лицом, пошатнулся и оперся на стол. Господин Дагфинн слегка кивнул – по этому знаку Гаут вышел и закрыл за собою дверь.
Минул вечер. А наутро Хакон Бешеный вдруг захворал: есть ему не хотелось, пить тоже, от света резало глаза, и в конце концов ярл свалился в бреду и горячке. Он сквернословил и вел себя совершенно непотребно. Через день-другой он посинел телом, распух и почти потерял человеческий облик, а потом умер – в точности такою же странной смертью, какая унесла Хакона сына Сверрира, и в той же постели.
Вдову и юнкера Кнута выслали к шведам.
Когда все дела в Бьёргвине были завершены, Дагфинн Бонд сказал:
– Что ж, теперь все сдержали свое слово.
В тот же день Гаут Йонссон отплыл обратно в Нидарос с известием, что король Инги и ярл Скули могут немедля вернуть себе земли, которыми правил их сводный брат, и за меч хвататься не надо.
РОДИЧ РОДИЧУ – ЗЛЕЙШИЙ ВРАГ
Рано утром Гаута Йонссона отвезли в лодке на королевский корабль. Король Инги и его брат Скули ожидали своего посланца. Инги, напряженный как струна, сидел на краешке кровати; бледный Скули стоял, вцепившись руками в спинку стула. Братья догадывались, что за вести принес Гаут, но хотели услышать все из собственных его уст, будто совершенную новость. Дверь плотно закрыли. Гаут сразу перешел к делу.
– Хакон Бешеный мертв. Говорят, скончался от тяжелой болезни.
У короля Инги вырвался стон, он упал на постель и до подбородка натянул меховое одеяло. Скули брат короля встревожился, глядя на брата, но ничего не сказал.
– Умер он так же и в той же постели, что и король Хакон. Господин Дагфинн отослал госпожу Кристин и юнкера Кнута в Швецию, тою же дорогой, какой в свое время сбежала королева Маргрет.
Скули, помолчав, сказал:
– Благоразумно ли было отпускать юнкера Кнута?
– Такое условие поставил Хакон Бешеный, – ответил Гаут. – Господин Дагфинн просил передать, что он поручился за это.
